— Я сообщу наверх твои предположения. Но сам понимаешь, соображения соображениями, а им хоть какой результат нужен. Или хоть видимость результата. Раз дело решено считать уголовным, то и работать по нему предстоит нам. Я вот тут подумал: должны же быть у Покровского сообщники? Он же как-то узнаёт и об отправке грузов, и даже кто ту деревню спалил. Хотя бы их поискать.
— Интересно, как? Мы же с вами понимаем — он не с уголовниками имеет дело. Может, связи, это… вообще тянутся туда, куда нам заглядывать не положено?
— Типун тебе на язык!
Николаев лишь плечами пожал.
— Значится, вот что… Как хочешь, но поищи хоть кого-нибудь, связанного с бандой.
— У меня всяких дел… — напомнил следователь. — В лучшем случае половины не раскрыть.
— Отложи какую-то часть. Я утром услышал о твоем вчерашнем подвиге и обрадовался. Уже подумал — вдруг действительно людей Покровского взял? — неожиданно признался начальник.
— Они на гоп-стоп не размениваются. Что с такого, как я, возьмешь?
— Да понимаю я! Но все-таки, Лука, ты уж постарайся. Поищи хоть кого-то, кто связан с бандой. А то сошлют нас с тобой в лучшем случае на какую- нибудь глухую станцию рядовыми милиционерами, а могут вообще уволить без выходного пособия.
— Знать бы, где искать! Мы же не комитеты всякие, у нас агентов среди всех слоев населения нет…
— Так заведи!
Оба прекрасно понимали невозможность этого. Как и то, что даже если в случае небывалой удачи им удастся напасть на реальный след Покровского, ничего это не даст. Вот если бы пораньше, когда Покровский был в городе! А сейчас — толку с того!
— И вот еще… Ты бы помотался немного по уезду. Вдруг там что узнаешь? А я тебе командировочные выпишу. Даже взять кого из сотрудников разрешу. И для помощи, и для охраны…
Последнее мог бы не говорить. Уж в трусости Николаева еще никто не упрекал. Ни на фронте, ни здесь.
— Далеко? — уточнил Николаев. Всякая глупость обязана иметь границы. Жаль было напрасно затраченного времени.
— Хотя бы по станциям, — начальник понял его несколько иначе. Вдруг в случае прогулки по дальним деревням потребует небольшого отряда?
— По станциям я проедусь. Вот результат…
Впрочем, когда наверху требуют, иногда нужен не столько результат, сколько видимость дела.
— Интересно, там хоть будет где переночевать? — Суханов оторвал взгляд от окна. — Или обратный поезд будет?
За окном медленно проплывал привычный пейзаж. Бесконечные просторы, где дремучая тайга порою сменялась протяженными полями, и все это покрывал снег. Март месяц лишь условно считается весной. До теплых дней еще жить да жить… Может, где-нибудь на юге дела обстоят иначе, да в иных краях Суханову бывать пока не доводилось.
— Обратный только завтра, — заметил Николаев. — Я расписание смотрел. Поездов этих осталось… Одни, это… товарняки.
— Зато попутешествуем за казенный счет! — бодро улыбнулся помощник. Ему по молодости лет все было интересно.
Обоим было ясно: ничего они конкретного не узнают. Опрашивай народ, не опрашивай, если кто чего-то и знает, все равно озвучивать не будет. Кто из симпатии, кто — из боязни. Но из симпатии наверняка больше. Очень уж всех достала народная власть, опирающаяся на чужие штыки. Только если не хочет народ дарованного ему счастья, на собственных солдат надежды нет.
— За казенный счет я бы даже дома посидел. Лишь бы не в казенном доме, — хмыкнул Николаев. — Если не ошибаюсь, скоро подъедем.
В вагоне четвертого класса, начальство расщедрилось не слишком, да и на краткие расстояния можно было обойтись и этим, народа было не слишком много. Человек пятнадцать, главным образом — мужчин, которых дела погнали прочь от города. Понятное дело: местные все еще предпочитали ездить в санях, да и у многих ли простых людей имеются деньги на поезд? Тут бы на прожитье как-нибудь хватило.
Сколько успел заметить Николаев, прочие вагоны тоже отнюдь не были переполнены вне зависимости от класса. Не зря поезда становятся короче год от года, хотя вроде бы кто-то из состоятельных все еще ездит до самого Владивостока.
— И стемнеет тоже скоро, — вздохнул Суханов. — Как бы не пришлось ночлег по темноте искать.
— Ерунда. Это… Уж какая-никакая гостиница все равно должна быть.
Поезд стал потихоньку замедлять ход. Он и до этого не баловал быстрой ездой, той самой, которую, по утверждению Гоголя, любят русские. Зато постепенное торможение — признак близкой станции. Ноги размять, вопросы задавать, потом идти отдыхать…
Нет, кажется, поторопились. Перестук колес стал звучать чаще, а затем без всякого предупреждения последовала резкая остановка. С верхних полок посыпались размещенные там баулы и мешки. Раздался неизбежный в подобных случаях мат. Вдоль вагонов тяжело бежали несколько мужиков в неизбежных по погоде полушубках.
— Что за черт?
