Телефонный звонок с небес

Невзирая на ненастье, Салливан пошел пешком. Можно было взять отцовскую машину, но после десяти месяцев в тюрьме он предпочитал лишний раз пройтись. На нем была старая замшевая куртка и шерстяная спортивная шапочка. Он шагал мимо школы, где учился двадцать лет назад, мимо лесного склада, закрывшегося в прошлую зиму. Вот и магазин рыболовного и туристского снаряжения. Летом здесь обычно выдавали напрокат каноэ. Сейчас лодки торчали рядом с магазином, напоминая раковины гигантских моллюсков. Невдалеке находилась автозаправочная станция. Рабочие в голубых комбинезонах дули на озябшие руки.

Достигнув места назначения, Салливан вытер ботинки о соломенный коврик с выцветшими буквами «Дэвидсон и сыновья». Заметив над входом маленькую видеокамеру, он инстинктивно стянул шапку, поправил густые каштановые волосы и посмотрел в объектив. Переговорное устройство молчало. Дверь никто ему не открыл. Тогда Салливан сделал это сам и вошел.

Внутри похоронного бюро оказалось очень тепло, почти жарко. Стены вестибюля были обшиты темным деревом, вдоль стен стояли бежевые мягкие диванчики. Тут же находился письменный стол без стула, с раскрытой регистрационной книгой.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Вопрос исходил от Хораса Белфина, директора заведения. Ему было под семьдесят. Бледная кожа, кустистые брови и редкие волосы соломенного цвета.

– Меня зовут Салли Хардинг.

– Ах да.

«Ах да, – продолжил Салли его невысказанную мысль, – тот самый, что не был на похоронах своей жены, потому что угодил в тюрьму». Салли теперь частенько договаривал в мыслях чужие оборванные фразы. По его мнению, слова, которые люди не произносили, звучали громче, нежели высказанные вслух.

– Жизель Хардинг была моей женой.

– Примите соболезнования по поводу вашей утраты.

– Благодарю.

– Прощальная церемония получилась просто великолепная… Полагаю, семья вам рассказала.

– Семья – это я.

– Конечно.

Оба замолчали.

– Ее прах у вас? – наконец спросил Салливан.

– Да. В нашей колумбарной. Сейчас схожу за ключом.

Директор ушел в своей кабинет. Салли взял со стола буклет и раскрыл на том месте, где рассказывалось о кремации.

ПРАХ ПОКОЙНОГО МОЖНО РАЗВЕЯТЬ НАД МОРЕМ, ПОМЕСТИТЬ НА ВОЗДУШНЫЙ ШАР, НАПОЛНЕННЫЙ ГЕЛИЕМ, ИЛИ РАССЫПАТЬ С САМОЛЕТА…

Салли швырнул буклет обратно. «Рассыпать с самолета». Даже Бог не смог бы додуматься до такого.

Через двадцать минут он покинул похоронное бюро, унося прах жены в урне в виде фигурки ангела. Салли пытался нести ее в одной руке, но это показалось ему недостаточно уважительным, тогда он взял урну обеими руками. Это ему тоже не понравилось: со стороны могло показаться, что он идет совершать приношение. Наконец Салли прижал урну к груди, как дети иногда носят школьные ранцы. Шлепая по лужам, с полмили он прошел под дождем. Добравшись до здания почты, Салли опустился на скамейку, а урну осторожно поставил рядом.

Дождь закончился. Звонили церковные колокола. Салли закрыл глаза и представил притулившуюся к нему Жизель. Представил ее глаза цвета морской волны, волосы цвета лакрицы, худенькую узкоплечую фигуру. Казалось, что Жизель прислонилась к нему и шептала: «Защити меня».

В действительности он этого не сделал. Не защитил ее, и теперь случившееся не переиграешь. Салли долго сидел на скамейке. Печаль, захлестнувшая его, не давала встать и пойти дальше. Павший человек и фарфоровый ангел. Со стороны могло показаться, что они ждут автобус.

* * *

Телефон позволяет узнать, что, где и с кем случилось. У кого-то родился ребенок, кто-то объявил о помолвке, с кем-то произошла беда на ночной дороге. В современном мире о большинстве радостных и трагических событий люди узнают по телефону.

Тесс сидела на полу кухни и ждала, когда телефон зазвонит снова. В течение этих двух недель он стал для нее источником ошеломляющих новостей. Оказывается, ее мать не исчезла бесследно, а продолжала существовать неведомо где и неведомо каким образом. Тесс уже в сотый раз прослушивала запись последнего звонка от матери.

– Тесс, дорогая… не надо плакать.

– Я не верю, что это ты.

– Я, дорогая… Я здесь, целая и невредимая.

Эту фразу мать произносила всегда, откуда бы ни звонила: из отеля, спа-салона. Даже навещая родственников, живших в получасе езды, она звонила и сообщала дочери: «Я здесь, целая и невредимая». Тесс не приходилось даже спрашивать; мать всегда произносила эту фразу сама.