Вот этот продолжит искать, и никуда от него не денешься. Значит, стоит вначале выяснить, кто заказал. Если привезут к какому-нибудь простому исполнителю, то можно, в зависимости от обстоятельств, либо требовать встречи с САМИМ, либо валить этого исполнителя к чертям собачьим и переходить к варианту «Б», вступать в игру, делать ставки… хотя, ставки уже сделаны. Жизнь Лукаша уже поставили на кон, теперь нужно предъявить свои карты и доказать, что Лукаш полезнее живьем, чем мертвый. Вот так вот…
Что-то грохнуло. То ли недалеко и не слишком сильно, то ли далеко и громко. Скорее, далеко и громко. Рвануло конкретно, вон эхо раскатистое, многократно отраженное от домов. Даже в машине слышно.
– Что это? – вскинулся журналист Лукаш.
Он ведь уже минут пятнадцать как дремал, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, неудобно запрокинув голову, как могут только изрядно поддатые люди.
– Я же говорил – сегодня может произойти всякое, – пояснил Краузе. – Может что-то взорваться, например… И не один раз, – добавил он, когда снова громыхнуло. – Понимаешь, Лукаш, в стране… в этой стране, такой хаос, бандиты распоясались, тюрьмы вон штурмуют при полной бездеятельности миротворцев, а в самом Вашингтоне почти ничего и не происходит… Как полагаешь, разве это справедливо? Хотя черт с ней, со справедливостью. Это нелогично. Совершенно нелогично. Никто не пытается свалить, наконец, этого колосса на глиняных ногах… Подтолкнуть падающего. Вот, кажется, и началось…
«Сговорились они, что ли, все, – подумал Лукаш. – То Петрович затеял разговор о тишине, то этот рассуждает о нелогичности… Видать, и вправду момент назрел».
Над машиной с ревом пронесся вертолет, Лукаш наклонился и вывернул шею, пытаясь рассмотреть вертушку, но ничего не увидел, только дома и деревья.
– Спокойно, Лукаш, это не за нами. Нас никто не ищет… и искать не будет. Пока. А там что-нибудь да и произойдет…
«Например, меня убьют, – меланхолично подумал Лукаш. – Черт, для того чтобы все это прекратилось, чтобы не везли меня ни к кому на встречу, всего-то нужно два удара. И все! Не исключено даже, что удастся просто сбежать и не умереть в ближайшем будущем. Есть же у меня козырь? Есть! Нужно всего два гребаных удара. Один Краузе, он так и напрашивается на тычок в шею, а второй – охраннику на переднем сиденье. В основание черепа, не жалея ни руки, ни черепа. А потом заняться водителем. Это в кино мертвые водители продолжают жать на педаль газа, в жизни все чуть-чуть иначе.
Два удара и захват. И все. И можно валить отсюда. Связаться с Петровичем, сказать, что у меня есть кое-что для торга. Мне много не нужно, мне нужна жизнь. Моя собственная, ношеная и потертая жизнь. Станет Петрович торговаться? Станет? Да нет, согласится, наверное. Он не такой уж и гад, этот Петрович. Работа у него сволочная, начальство – не подарок. А так – очень даже приличный человек. Если ему напрямую не прикажут убить меня, то он и не станет это делать.
Ему ведь сейчас запрещено вести активные действия на территории Америки, но разговаривать со своим подчиненным и выслушивать его предложения никто не запрещал? Это вариант, сказал себе Лукаш. Хороший вариант, устойчивый. Какого хрена ты не стал его отрабатывать там, в клубе? Или даже раньше, в тот момент, когда вернулся из своей судьбоносной поездки в Бриджтаун? Что-то тебя удерживало?
Нет, понятное дело, тебя ведь собирались подставлять в качестве живца, какой тут торг с живцом на крючке? Но потом, когда тебе объяснил Петрович, что жизнь изменилась, что ты теперь просто журналист… Почему ты не пал ему на грудь и не рассказал все? Понимал, что из клуба ты уже никуда не денешься, что тебя уже пасут… Машину эту видел неподалеку от клуба, явно неслучайную машину… Да и время подходило. Начали уже федералы ту проклятую флешку искать.
Опять-таки не могли федералы официально предъявить Лукашу обвинения, значит, готовились к неофициальному общению. Готовились? Наверняка. Только им нужно было дождаться повода, просто так задержать иностранца и допросить с пристрастием они сейчас не могут, им за это международная общественность пообрывает все, что висит, и позапихивает оторванное в самые неожиданные места организма.
Вот если бы удалось все провернуть как-то так… неофициально, чтобы никто ничего не мог предъявить…
Машина уперлась светом фар в ворота и остановилась.
Приехали, кажется. Можно уже не уговаривать себя бежать. Можно просто рассматривать все вокруг с детской непосредственностью и чистым любопытством. Как новогоднюю сказку. Убьют или не убьют… И что там за дверью? Лукашу так интересно, так волнительно! Насколько глубока кроличья нора? Достаточно, чтобы сломать шею?
Ворота медленно сдвинулись в сторону, и машина въехала во двор.
– Не торопись, – сказал Краузе, увидев, что Лукаш собрался открыть дверцу. – Успеешь.
– Как скажешь, – немного вибрирующим от волнения голосом ответил Лукаш.
Знобит, блин, как при простуде. Руки не трясутся, а вот под кожей… Холодок бегает под кожей, толкается мелко-мелко, словно боится, что Лукаш забудет о высоком напряжении ситуации.
«Тебя будут убивать, – пропел тонкий голосок в голове у Лукаша, – ну и так тебе и нужно. Сам виноват! Не убежал, гордый? Или стало интересно? Любопытство сгубило кошку, ты помнишь? Что ты планируешь узнать? Что ждет эту страну в ближайшее время? Задница ее ждет, полная, грязная задница.