— А за меня, за мой год ты… мог бы? — спросила она несмело.
— Да.
После этих слов Растова Нина быстро-быстро обвила руками его сильную шею и поцеловала его самым непубличным из непубличных поцелуев.
Так целуют взрослые женщины, которым «нечего терять» — без нажима и грубости, но очень крепко, и в то же время нежно, скользяще, текуче. И когда их губы стали единым целым, когда живое золото этого поцелуя потекло по артериям и венам, Растов понял, что он никогда больше никого не полюбит, просто потому что не бывает, чтобы такое случалось дважды.
— Я буду тебя ждать живым, Костя, — сказала Нина.
А потом она, ссутулившись и схоронив стремительно покрасневший нос в платочке, ушла.
Растов же, по-прежнему ощущая на себе десятки завистливых взглядов, на ослабевших ногах поплелся восвояси.
— Это жена твоя, что ли, была? Ничего такая! — сказал Улянич, он нагнал Растова у приметной семипальцевой орхидеи в джунглях.
— Не жена, — буркнул Растов. — Но это только пока… Временно.
Глава 2 В КАНТЕМИРОВКУ
Через три дня после этого душераздирающего прощания паре клонских тяжелых истребителей «Варэгна» удалось перехватить и завалить в джунгли «Андромеду» с несчастливым номером 26.
Погибли абсолютно все, включая несколько десятков гражданских.
Командование решило, что надо отказаться от рейсов громоздких и уязвимых «Андромед».
На обслуживание «дороги жизни» были поставлены скоростные, малозаметные «Кирасиры». Помимо прочих достоинств они умели садиться и взлетать вертикально.
Под них в джунглях оборудовали полдюжины новых посадочных площадок — взамен более приметных и уже скомпрометировавших себя перед клонской космической разведкой полос для приема «Андромед».
Две таких площадки построил лично Растов и его люди.
— Недавно маме письмо писал. Хвастал, как мы тут геройствуем. Ну, конечно, без подробностей, — говорил Чориев, утирая со лба пот. — В следующем письме, чувствую, напишу так: «Мама-джан! Я все наврал тебе про геройства! Твой сын не пехлеван, твой сын ишак! Неделю тут деревья в джунглях валим! Заколебались уже совсем! Так что мыслей о невестах нету. Пожалей меня, мама-ханум! Я такой бедный, вэй!»
— Напиши… чтоб и меня… пожалела, — добавил Фомин. — А то от моей… не дождешься…
После контузии Фомин делал в речи устрашающие паузы. К счастью, от механика-водителя бойкой болтовни не требовалось, а все приказания Растова он по-прежнему выполнял расторопно и четко.
— Отставить разговорчики! — положил конец этому сеансу взаимного жаления Растов. — Если не мы, то кто?
— Как кто? Наши доблестные военно-космические силы! — резонно заметил комвзвода Соснин. — Могли бы объемно-детонирующую бомбу сбросить, тонн на четыреста тротилового эквивалента. У нас такие есть. Бомба падает, хлоп — и все деревья в радиусе двухсот метров лежат. Да не просто лежат, а лежат рас-плю-щен-но!
— Так ты посмотри, какие мы площадки строим! Они же замаскированные! От бомбы останется черная плешь на два футбольных поля, не говоря уже о самом взрыве, который сразу внимание клонов привлечет. А мы работаем филигранно, скрытно… И даже экологично! Щадим животных и птиц…
Соснин все это прекрасно понимал, поэтому лишь покивал в ответ.
— А я себя утешаю тем, что про нас фильм когда-нибудь снимут, — мечтательно сказал Чориев.
— Если доживем.
— А если не доживем, тогда точно снимут.
Растов спрятал улыбку. Ребята были правы. Причем — все сразу.
Первый «Кирасир» совершил посадку на площадку роты Растова первого февраля.
Машина, и это было по всему видно, три недели не выходила из боев.
От многократных экстренных торможений в атмосфере давно сгорело все: опознавательные знаки, номера, эмблема авиакрыла. Некогда сияющие ослепительным золотом хризолиновые дюзы потускнели, покраснели, пошли по краям крошащимся кружевом. Близким взрывом с «Кирасира» сорвало лоскут термозащиты, и вместо нее умельцы авиатехнического дивизиона накатили черную заплату керамического лака.
