Когда до двухметрового каменного вала оставалось полминуты ходу, Игневич активировал плазменные резаки.
Его лицо засияло довольством, на щеках проявились ямочки — эти резаки Игневич обожал непобедимым детским обожанием.
Каждый резак выбросил вперед плотный сноп яркого синего пламени. Потоки плазмы, направляемые и конфигурируемые электромагнитным полем огромной напряженности, взаимодействовали друг с другом и с воздухом, порождая самые причудливые формы.
В первые секунды после включения они показались Растову языками пламени, рвущимися из пасти дракона. Но после того как Игневич отрегулировал поле, потоки плазмы превратились в пять широких копейных наконечников, одно прикосновение которых было способно превратить в облако пара базальтовый валун.
— Помор, ты на резаки-то не смотри особо. Тормозить перед препятствием надо по-любому! — напомнил замечтавшемуся водителю Растов.
— Да ясное дело, притормозим.
Танк сбавил скорость.
За ним — вся рота.
Тут же к ним прилетели несколько гостинцев. Были там и управляемые мины, выпущенные замаскированными минометами, и реактивные гранаты.
Ни те, ни другие особого вреда не причинили. Однако напомнили: стрястись может всякое.
Пламя резаков ввинтилось в бокаж. Камень задымился, зашипел. А потом валуны начали лопаться один за другим, как старинные бомбы времен парусных флотов.
— Вот это вещь! Вот это праздник! — ликовал Игневич.
Наконец в бокаже образовался дымящийся проход.
— Пролезим? — спросил Растов у Помора.
— Надо пробовать…
Пролезли со скрипом. На танк навалило каменной крошки, веток… Поверху брякнулась еще и одинокая молодая пиния.
— Ну вот! Глаз — ватерпас! — похвалил себя Игневич. — Почти впору!
Помор усмехнулся:
— Ты так радуешься, как будто лично, с киркой и отбойным молотком эту дырку проковырял!
— Чтоб ты знал, я из тех людей, у которых стакан всегда наполовину полон, а не наполовину пуст! — сказал Игневич горделиво.
— А я из тех людей, у которых стакан всегда наполовину с водкой! — парировал Помор.
— Отставить разговоры! — строго сказал Растов. — Полный вперед!
До огневого рубежа им оставалось проехать тысячу четыреста метров. Но до чего же вредными они оказались!
Стоило гусеницам командирского «Динго» перемолоть в щепу цветущую хурму, как все духи планеты ополчились на непрошеных гостей.
Из-за бокажа слева ударили станковые гранатометы. Над бокажем справа взмыли в небо змеистые белые полосы — стартовали ракеты тех самых комплексов «Аташ-Паланг», которых Растов опасался с первой секунды высадки.
Наконец и две черных акулы крылатых ракет показались на экране обзорного радара их бесценного «Протазана».
Каждая такая ракета обещала вывалить на головы танкистов две сотни убийственных «вертячек» — противотанковых суббоеприпасов. Две гребаных сотни! Хотя и пяти десятков было бы более чем до хрена…
Ответ на все напасти у Растова был один: скорость!
— Гони, лейтенант! Не жалей лошадок! — кричал Растов мехводу.
И две тысячи семьсот лошадиных сил сорвались в карьер.
Сорок семь километров в час…
Пятьдесят…
Пятьдесят два!
Отозвались во всем корпусе характерной вибрацией перегревшиеся турбины. Зафыркала система охлаждения.
— Ну еще минутку поработай, милая… Одну! Единственную! Минутку! — взмолился Растов.
Он краем глаза приметил, как схлопотал в правую гусеницу «Аташ» танк с бортномером 63.
Это была первая боевая потеря. Кроме того, случились две технические. Преодолевая бокажи, надорвали силенки и застряли со сломанными турбинами два танка второго взвода.
Минус три! А ведь еще даже ни с кем не повоевали!
Осознание этого факта не на шутку рассердило Растова.
