К-20.
Из перекошенного грузовика выскочил медперсонал — двое мужчин и одна женщина.
Они выгрузили двух носилочных раненых, облепленных датчиками. Обоих требовалось срочно оперировать.
Поэтому свой К-20 Растову пришлось занять медикам для транспортировки раненых в тыл. Ну а чтобы вытащить грузовик, был подогнан «Протазан» — благо самоходная зенитка была смонтирована на шасси все того же Т-14 и тяговое усилие имела зверское.
Пока то да се, Растов караулил оставшихся без присмотра легких раненых.
— Меня Федором зовут, — сказал один из них, с загипсованной правой ногой и правой же рукой. Судя по комбинезону, был он танкистом.
— Приятно познакомиться, — растерянно сказал Растов. — На «тэ десятом» воюешь?
— Воевал. Теперь уже нескоро… Сказали, переломы такие, что месяца на два…
— А мы на самой вершине сегодня были! — неожиданно громко выкрикнул его товарищ, с перевязанной головой, в его глазах Растов приметил голубые огоньки безумия. — На самой-самой вершине! На вот столечко от неба! Представляешь, майор?
Растов закивал, чтобы не сердить контуженого.
— Это факт, — поддержал товарища Федор. — Мы раздавили три плазмомета! Разогнали роту! Утюжили уже обратный скат! Я столько клонской техники битой видел! Даже в кино столько не показывают!
Растов снова кивнул, мол, не показывают.
— И тут в нас ка-ак влепили! — продолжал Федор. — Всю роту пожгли! За пять минут! Кроме нас вообще никто не выжил! Все стали пеплом! Воздухом!
— Кто пожег?
— «Рахши» и «Саласары». Из засады. Просто с места огонь открыли. Там только один был особо прыткий, на сером танке. Вот он носился, да. И стрелял за двоих.
Сердце Растова кольнуло иглой недоброго предчувствия. Серый танк, стреляет за двоих… Но он решил не тиранить раненых расспросами.
Федор, между тем, продолжал заливаться соловьем — чувствовался адреналиновый допинг.
— А я лежу весь такой, а меня Боря, — он указал на контуженого, — спрашивает: «А где стервятники?» Я ему: «Какие на хер?» А он: «Ну, стервятники, которые должны трупы с вершины дахм, башен этих, клевать? Ну, как у клонов принято!» И тут я вспомнил! Слышал как-то, что, мол, клоны пытались в Гель хищных птиц завезти. И несколько раз завозили. Чтоб как на родине. Но только те здесь жить не хотят. Сухо очень, и магнитное поле какое-то не такое… Не прижились.
— Сухо, да, — кивнул Растов, облизнул спекшиеся корочкой губы и, вспомнив о питьевом режиме, протянул раненому флягу.
— А нехищные — прижились, говорят. Потому и река Птичьей названа.
— А вот у меня вопрос, майор… Можно? — Это был контуженый, он тоже хотел растовскую флягу.
— Можно, чего нет?
— Если тут, на этой планетке сраной, даже стервятники жить отказываются, значит, и людям тут не сладко… Тогда какого же рожна они так дерутся за этот свой Гель? Какого люцифера секретарь там квартирует? Ты не знаешь, майор?
— Без понятия, — сказал Растов, не думая ни секунды.
И это было чистой правдой.
Заместитель разбудил Растова в два часа ночи.
— Товарищ майор, вставайте, пакет из штаба!
Растов, конечно, встал.
На войне он мгновенно переходил от состояния сна к бодрствованию. Поэтому, не теряя ни секунды, Растов разорвал плотную бумагу пакета и вцепился взглядом в текст.
Это был боевой приказ, составленный с соблюдением всех правил контрразведывательной предосторожности.
«ВВЕРЕННОМУ ВАМ ПОДРАЗДЕЛЕНИЮ ВМЕНЯЕТСЯ СОВЕРШИТЬ МАРШ В КВАДРАТ 119–205.
ПОСЛЕ ЧЕГО БЫТЬ В ГОТОВНОСТИ ИСПОЛНЯТЬ ПРИКАЗ СТАРШЕГО НАЧАЛЬНИКА.
МАРШ ПРОВЕСТИ С СОБЛЮДЕНИЕМ РЕЖИМА ПОЛНОГО РАДИОМОЛЧАНИЯ И АБСОЛЮТНОЙ СВЕТОМАСКИРОВКИ. ВРЕМЯ ИСПОЛНЕНИЯ: Ч+3».
Растов включил планшет и вбил номер упомянутого в приказе квадрата.
— У черта на куличках, — пробормотал он сердито.
В самом деле, указанный район лежал далеко на западе, за плацдармом вспомогательного десанта, носящим кодовое наименование «Армавир».
