еще. Господи!
Не стыдясь Леонардо, начинавшего выходить из себя, Боттичелли разрыдался, оглашая опочивальню безутешными стенаниями. Слова давались ему с трудом.
— Ужасно, все ужасно. Ты не поверишь. Кошмар. Бедные дети…
— Угомонись! Хватит хныкать, как девчонка, будь мужчиной! — строго прикрикнул Леонардо. Он надеялся, друг послушается его, и дело наконец прояснится.
— Ну, ладно, ладно, — пробормотал Сандро, немного успокоившись и вытирая лицо простыней со своей кровати. — Но ты не поверишь. И это весьма длинная история. Как же так получилось? Я знаю — как! И все равно для меня это неразрешимая загадка, поскольку я не понимаю. Как такое могло случиться? Как?!
Художник не мог продолжать. Опьянение и усталость вкупе с глубоким отчаянием одержали над ним верх: он залился вдруг неудержимым смехом, горьким и саркастическим, а потом лишился чувств. Леонардо смутился и встревожился, но быстро овладел собой и вызвал слугу, чтобы с его помощью раздеть друга и уложить в постель. Леонардо также распорядился приготовить позднее для Боттичелли ванну и накормить его горячим бульоном. Продолжительный сон пойдет ему на пользу, а проснувшись, он, несомненно, почувствует себя лучше.
Верно, друга постигло ужасное несчастье, если оно столь пагубно отразилось на состоянии его духа. Леонардо не предполагал, что положение хуже некуда, читая письмо Боттичелли с просьбой о помощи. Очевидно, помощь нужна, и безотлагательно. Но вежливое, вполне здравое послание не содержало даже тени намека на большую опасность, похоже, угрожавшую автору:
ЛЮБЕЗНЫЙ ДРУГ ЛЕОНАРДО, БОЖЕСТВЕННЫЙ НАСТАВНИК ХУДОЖНИКОВ И ЧЕЛОВЕК НЕПРЕРЕКАЕМОЙ ЧЕСТИ, СМИРЕННО ПРОШУ ПОСПЕШИТЬ МНЕ НА ПОМОЩЬ. УМОЛЯЮ ТЕБЯ В ТВОЕМ ВЕЛИЧИИ СНИЗОЙТИ К МОЕЙ ПРОСЬБЕ. ПОЛОЖЕНИЕ КРАЙНЕ СЕРЬЕЗНОЕ И ТРЕБУЕТ ВМЕШАТЕЛЬСТВА.
7
Ломуа и Лессенн забеспокоились. Профессор пропадал в колодце слишком долго. Помощники, выполняя его приказ, выбрались на поверхность, и хотя прохлада ночи и небо над головой несли отраду, обоих терзала тревога. Очутившись на воле, они тотчас уставились на дыру в земле и не сводили с нее глаз, напряженно ожидая, когда же покажется голова Клода и он поделится с ними, какая тайна скрывалась глубоко внизу. Особенно изнывал от нетерпения и нервничал Ломуа. В его душе с новой силой вспыхнула давняя страсть кладоискателя — старое как мир желание, побуждавшее его вести раскопки в окрестностях замка в поисках следов легендарного сокровища тамплиеров.
— Может, с ним что-то стряслось? — высказал предположение Лессенн.
Ломуа промолчал. Ответом стал порыв холодного ветра, растрепавший волосы и вызвавший озноб: по голым рукам парней, покрытым испариной, пробежала дрожь. Многие расценили бы внезапно поднявшийся ветер как простое совпадение, следствие каких-то атмосферных явлений, непредсказуемых, но вполне естественных. А кто-то усмотрел бы тайное знамение или даже предупреждение. Легенда о сокровище тамплиеров была не единственным преданием тех мест. Существовали и другие, намного страшнее. Их охотно рассказывали старики тем, кто соглашался послушать — торжественным голосом, исполненным благоговения. О мертвых полагалось говорить с почтением, тем более о мертвых, имевших привычку являться живым.
В замке Жизор обитали призраки, неприкаянные души. Так, во всяком случае, считалось. Большинство привидений относилось к категории безобидных. Из них, по слухам, чаще всего попадался людям на глаза молодой человек, казавшийся тяжело раненным, наряженный в шутовской костюм. Ухватившись обеими руками за правый бок, он скорбной тенью пересекал внутренний двор, направляясь к определенному месту, всегда одному и тому же; там он наклонялся и как будто открывал нечто вроде люка и в то же мгновение исчезал под землей.
Мысль о том, как близко находится заколдованное место от лаза в их колодец, не добавляла парням спокойствия. Еще больше их смущали другие истории о привидениях, некстати всплывавшие в памяти, — о призраках далеко не безопасных. Например, о кровожадном демоне, кого можно одолеть лишь в полночь двадцать четвертого декабря. По преданиям, он защищал сокровище, спрятанное в недрах замка…
Сердце чуть не выпрыгнуло у них из груди, и Лессенн даже вскрикнул, увидев вдруг руку, высунувшуюся из земли. Рука принадлежала Клоду, возникшему из шахты, как настоящее привидение. В голубоватом свете полной луны парни хорошо разглядели его лицо, черное от грязи, как их собственные, но сиявшее улыбкой, от которой дух захватывало: взволнованная и одновременно умиротворенная, счастливая улыбка человека, нашедшего то, что он искал.
