— Сукин сын! — выкрикнула она с уничтожающим презрением. Лицо священника даже не дрогнуло. Он уже сидел в машине, хотя еще не успел закрыть дверцу. — Вы убили его, вы убили и моего деда, правда? Он убегал от кого-то вроде тебя. Гореть тебе в аду, в который ты веришь… Но почему?
Она не ждала ответа, но все-таки его получила.
— Такова воля Господа.
— Только не впутывай в это Бога, мерзавец!
— Потомки — отклонение от пути истинного, — изрек Патрик, пропустив мимо ушей оскорбление Каталины.
— А я? Прикажешь Пьеру убить и меня тоже? Как на самом деле зовут негодяя? Назови мне по крайней мере настоящее имя моего убийцы… Ты отвратителен. Ты настолько труслив, что заставляешь других выполнять свою грязную работу.
— Я священник, а не убийца. Не волнуйся за свою ничтожную жизнь. Мы не убиваем невинных.
— Ха! Боже мой! А что сделал тот несчастный? В чем провинился?
— Существовал, — холодно отрезал Патрик.
Каталина опомнилась, внезапно осознав жестокую реальность. Истина настолько потрясла ее, что ей пришлось опереться о машину Патрика, иначе она бы упала. В салоне, на заднем сиденье, лежал рюкзак священника со всеми документами, всеми доказательствами.
— Он будет не одинок в своей смерти… — пробормотала она.
— Прощай.
Патрик хотел захлопнуть дверцу машины, но Каталина помешала ему. Священник вышел, но ему потребовалось приложить изрядную силу, когда он оттолкнул ее, швырнув на землю.
И снова завизжали колеса, и взревел мотор, заработав на полную мощность. Каталина сидела на тротуаре и бессильно смотрела, как стремительно удаляется машина.
Вдалеке выли сирены «скорой помощи».
ЭПИЛОГ
Прошло полтора месяца. Полиция, приехав в дом Хосе, задержала Каталину. Вторую половину дня и большую часть ночи она провела, отвечая на вопросы полицейских. К счастью для нее, соседи подтвердили: какой-то мужчина выскочил из окна кухни, прыгнул в машину и быстро уехал. Если бы не показания свидетелей, возможно, ей в конце концов предъявили бы обвинение в убийстве. И это было бы только справедливо. Она считала себя виновной в смерти Хосе, хотя и не нажимала на курок.
В течение первой недели она почти совсем не выходила из дома. А если решалась, то с подозрением смотрела на всех и вся, ежеминутно ожидая, что пуля оборвет и ее жизнь. Но все оставалось спокойно. Никто за ней не следил, никто не пробирался украдкой к ее дому, и никто не собирался ее убивать. Единственный раз Патрик сказал ей правду.
Каталина решила взять отпуск и вернулась в Жизор. Ей хотелось уехать подальше от Испании и пожить с кем-то, кто не станет ее непрестанно расспрашивать о случившемся, как тетя, другие родственники, друзья и коллеги по работе. Она нуждалась в обществе ненавязчивого, молчаливого Альбера. Он не задал ей ни одного вопроса. Только о погоде в Мадриде. Хороший надежный человек, такому можно доверять. Но даже ему Каталина не отважилась открыть тайну, которую знала лишь она.
Погиб не только Хосе. Каталина попыталась предупредить полицию, но было поздно. Погибли все. Всех убили в один день. За Хосе последовали его сын Диего и внук, сын Диего. И жена внука. По бесчеловечным понятиям Патрика, она была невинна, но носила во чреве потомка Христа.
Так считали Патрик и его сообщники. Для них не существовал Хосе Матео, а только субъект по имени Мануэль Колом, живший на улице Плотников в доме номер 2, последний прямой потомок рода Санграаль — Святого Грааля, которого искал и нашел дед Каталины.
Спасся один-единственный член семьи: сын Кармен, рожденный до брака с Хосе, отпрыск настоящего Мануэля Колома. Убийцы видели в нем лишь приемного сына потомка, а следовательно, ни он, ни его дети не являлись наследниками царской крови, крови Иисуса Христа.
Они ошибались. Каталина знала: они ошибаются. Никто в мире не ведал об этом, кроме нее.
Оставшегося в живых звали Мануэль, как его настоящего отца. У него было двое детей, близнецы — юноша и девушка. Каталина видела их на похоронах Хосе. Они являлись прямыми потомками, продолжателями рода.
Летняя ночь выдалась холодной. Каталина подбросила еще полено в камин в кабинете деда. Она не удосужилась зажечь лампу в комнате. Пламя камина давало достаточно света, чтобы писать.
