лишенным всякого выражения взглядом. — В чем подлинный смысл? Ныне, кажется, искусство волнует сердца и души. Даже прислуга со знанием дела рассуждает об архитектуре, живописи и ваянии. Но разве в этом смысл жизни?
— Смысл — это Бог, — тихо промолвил брат Джакомо.
Леонардо разомкнул губы и с глубоким вздохом поднял голову.
— Бог… Бог… — повторил он, словно выпуская слово на волю. — Да, вот единственное, что еще может иметь смысл. Единственное.
Капитан выдвинулся вперед. С предельной осторожностью он приподнял решетку сточной трубы, освободил от креплений и, стараясь не задеть железным краем булыжного мощения внутреннего двора, положил на землю. Первым делом он проверил, не видит ли их кто-нибудь. К счастью, башня отбрасывала густую тень, заслоняя в этой части двора луну. Бледный спутник земли словно на миг отвернулся, боясь сорвать им планы. Без сомнения, луна к ним благоволила.
Упитанный человек не смог бы протиснуться сквозь узкое отверстие. Но для них теснота лаза не явилась препятствием. Выбравшись из люка, воины поспешили укрыться под защитной сенью стены. Каждый хорошо знал свою роль. Прежде, когда их было четверо, они предполагали разделиться по двое. Но обстоятельства изменились, нарушив первоначальный замысел. Дон Мартин взялся в одиночку спуститься в подземелье и вызволить из темницы Жерома, а перед солдатами стояла задача пробраться в личные покои Борджиа и найти Абигайль.
Изнутри крепость охранялась довольно слабо. Во-первых, Чезаре уже не обладал таким могуществом, как прежде, а во-вторых, не предвидел вторжения. В итоге капитан и его ратники достигли цели, перерезав всего пару глоток. К несчастью, повезло им не во всем.
Наверху подчиненные капитана обнаружили: с девушкой, которую они хотели спасти, обращались бережно, воздавая ей почти королевские почести. Во всяком случае, так казалось со стороны: Борджиа предоставил ей покои, словно сошедшие со страниц восточных сказок. Роскошный персидский ковер почти полностью застилал пол опочивальни, поражавшей немалыми размерами. С одной стороны красовался поставец из драгоценных пород дерева, подле камина розового мрамора стояли два стула. Почетное место занимало великолепное ложе у дальней стены с вишневым балдахином, дорическими колоннами и шелковым покрывалом. Другую стену прорезало окно со стеклами в форме ромбов, вставленных в мелкий свинцовый переплет, наглухо закрытое снаружи ставнями. Обстановку дополняло тяжелое просторное кресло. С потолка свисала люстра венецианского стекла превосходного качества и тонкой работы.
И наоборот, оборванного юношу морили голодом в темном подземелье, приковав к холодной сырой стене. Он не подвергался физическим истязаниям, не считая мук пленника, потерявшего свободу, но душевные страдания в тысячу раз хуже бичевания. Дон Мартин освободил молодого человека от оков и только потом осознал печальную истину: жизнь едва теплилась в истощенном теле. Капитан уловил последний вздох и последние слова юноши: он прошептал имя сестры с тоской во взоре, тревожась о ней, а не о себе, и испустил дух. Жером умер. Его потрескавшиеся губы, приотворившись, замерли, открытые глаза застыли. Его лицо не выражало ни страха, ни боли, только бесконечное отчаяние. «Бедный мальчик, погиб в расцвете лет», — с состраданием подумал дон Мартин и молча помолился за упокой его души. Испанец был воином, но также и монахом, наследником древних традиций рыцарей монашеских орденов, некогда с оружием в руках оберегавших паломников в Святой земле.
Сначала дон Мартин вознамерился унести с собой тело Жерома, но благоразумие одержало верх над первым порывом. Еще не угасла надежда спасти сестру несчастного, Абигайль, и выбора не было: с безжизненным телом придется проститься в подземелье. Но перед тем как уйти и возвратиться на ристалище, дон Мартин уложил юношу на спину и закрыл ему глаза и рот. Если в черном сердце Борджиа сохранилась хоть капля человечности, он распорядится похоронить покойного.
Абигайль спала, и разбудить ее следовало в высшей степени деликатно, чтобы от неожиданности она не наделала шума. Она ведь не знала, что явились ее спасители, и могла невольно вскрикнуть, выдав их. Воины прокрались к ложу, и один из солдат плотно зажал ей рот. Она внезапно очнулась от глубокого сна, широко распахнула глаза, но не смогла издать ни звука. Девушке на ухо объяснили: зла ей не желают, напротив, они пришли вызволить ее из когтей Чезаре. Абигайль все поняла мгновенно и перестала вырываться, сберегая последние силы: ей нездоровилось, и находилась она в полуобморочном состоянии. Кто бы ни были эти люди, лучше бежать с ними, чем оставаться в крепости. Правда, она теперь не знала, стоит ли еще жить. Девушку жестоко лихорадило, и она не смогла подняться на ноги. На руках у солдата она лишилась чувств и пришла в себя очень нескоро — когда ее душа и тело немного окрепли.
— Тихо! — Брат Джакомо вскинул правую руку и прислушался.
Леонардо и Боттичелли последовали его примеру, навострив уши. Сердце у обоих отчаянно забилось.
— Кто-то идет! — воскликнул Леонардо.
Тяжелые шаги, как будто путник едва волочил ноги, звучали все более отчетливо, и они явно направлялись к карете.
— Должно быть, они, — сказал Леонардо скорее встревоженно, чем убежденно.
И он не ошибся. К карете приближался капитан с кем-то из своих воинов. Об этом их оповестил, успокаивая, четвертый солдат, стоявший в карауле. Не все вернулись целыми и невредимыми, и миссия увенчалась успехом лишь отчасти. Один солдат утонул, пытаясь выбраться из крепости. Из близнецов
