тончайшего песка стекли вниз. Это означало: время Борджиа истекло, он должен исчезнуть немедленно.
Гнусная выдумка с часами принадлежала новому папе. Он хотел продемонстрировать не только свое могущество, но и пренебрежение. Грот точно выполнил его пожелание, едва не поплатившись жизнью за дерзость. В бессильном припадке ярости Чезаре чуть не убил его. Он вырвал из рук папского посланника часы (изящное ювелирное изделие из гладкого стекла в мягко поблескивающем корпусе из позолоченного серебра) и с бешенством запустил в стену, с трудом поборов первый порыв — пробить ими лоб наглого немца, который усугубил оскорбление, процедив с неописуемой ненавистью: «Италия — колыбель первородного греха». В сложившейся ситуации приходилось прежде всего думать об осторожности. Борджиа не был безумцем. Он предпочел отступить, стремясь выжить. Его последний шанс растаял за горизонтом. Потомки рода проскользнули между пальцев. Власть над ними он утратил безвозвратно.
Джулиано делла Ровере так и не узнал, кого Чезаре удерживал в плену в крепости на побережье Адриатики. Но папу молодые люди больше не интересовали. Ненавистный враг был втоптан в грязь. Остальное не имело значения.
31
Узнав об аресте Чезаре Борджиа, Леонардо и Боттичелли (особенно Боттичелли) вздохнули с облегчением. И не только они. Самый страшный враг Святого Грааля лишился могущества. Свирепый лев посажен в клетку и едва ли когда-нибудь выберется на свободу.
Леонардо служил Борджиа в то время, когда Чезаре находился на вершине власти. Да, он был безжалостным, но и очень умным человеком. Если бы его не снедало необузданное честолюбие, он, несомненно, мог бы стать великим. Воистину великим, как те правители, кто умело сочетает великодушие с силой.
Леонардо вспоминал вечера, проведенные в обществе этого человека еще до того, как в воздухе запахло грозой, и тучи сгустились на горизонте. Особенно часто Леонардо вспоминались слова, сказанные однажды Чезаре, когда тот снова вышел победителем в игре, которая им обоим очень нравилась. Суть ее заключалась в следующем: игроки набирали произвольное число мелких камушков и прятали их, зажав в кулаке; и каждый старался угадать сумму, получавшуюся, по его мнению, при сложении своих камней и камешков противника. Почти всегда побеждал Борджиа, независимо от того, начинал он игру или делал второй ход. И как-то раз он заметил: «В этой игре важен не ум, а чутье. Мне известен ваш образ мыслей, вы же, наоборот, не знаете, как рассуждаю я. Вот поэтому я выигрываю».
Действительно, Чезаре Борджиа слыл весьма проницательным человеком. Вот только вспыльчивость и тщеславие мешали расцвести его талантам. Он с легкостью читал мысли других людей, словно от природы наделенный этим даром, равно как умением ходить и говорить. Он внушал страх и вместе с тем обладал магнетической притягательностью. К несчастью (ибо это приводит к печальным результатам), люди порочные, как правило, намного привлекательнее добронравных, они вдохновляют художников и смущают души тех, кто оказался во власти их очарования. Очень жаль, если человека, столь одаренного и неординарного, постигает бесславный конец. Отчасти это, наверное, происходит по вине эпохи, когда ему выпало жить, эпохи, когда отвага и доблесть питаются соками гордыни и тщеславия.
Что касается Абигайль, ее беременность подтвердилась, хотя внешне еще была малозаметна. Леонардо думал, эта новость приведет девушку в отчаяние, но он ошибся. Абигайль отнеслась к грядущему материнству без лишнего драматизма. Ее нисколько не печалило, кем являлся отец ребенка. Самое главное, это был ее малыш. Оказалось, юная девушка, которой не исполнилось и двадцати лет, могла научить Леонардо тому, в чем он не преуспел, разменяв шестой десяток.
Дела постепенно налаживались. Жизнь возвращалась в нормальное русло, угроза рассеялась, словно тучи после бури. Но наследницу священного рода (теперь единственную) ожидали новые испытания. Преобразившийся Боттичелли приехал в Винчи с известием, что вскоре состоится собрание Совета ордена. Двенадцати верховным посвященным во главе с великим магистром, то есть Боттичелли, предстояло принять ряд важных решений в свете недавно разыгравшейся драмы: с начала истории династия не подвергалась большей опасности. На заседание собора тринадцати приглашали Абигайль и самого Леонардо.
О месте собрания Совета пока не сообщали, сохраняя его в тайне до последнего момента. Боттичелли полагал: необходимость в строгих мерах предосторожности отпала, но Леонардо убедил его, что ими лучше не пренебрегать. Борджиа был не единственным, кто, узнав правду, мог представлять серьезную угрозу. Не следовало забывать и о папе, человеке воинственном, мало склонном к отрешенным молитвам. Ему, жаждущему светской власти, едва ли придется по нраву, если наследники «царской крови» Христа восторжествуют на земле. Поэтому все приготовления проводились, как всегда, в глубоком секрете.
