скатилась с Арденн в 1940 году, вынудив англичан спасаться бегством из Дюнкерка и разгромив французские войска со скоростью и легкостью, оскорбительной для гордости любой великой нации. Первое время немцы держались настороженно и осмотрительно, а потом постепенно распустились. Они чувствовали себя уверенно и потеряли бдительность, особенно здесь, в провинциальном Жизоре. Пожалуй, именно благодаря беспечности немцев Клод сумел относительно спокойно довести до конца свои исследования.
Но положение изменилось. Главным образом из-за высадки союзников в Нормандии. Активизация деятельности партизанских сил Национального совета Сопротивления — или просто Сопротивления, как все здесь называли патриотическое движение, — лишь привлекла ненужное внимание к Жизору. Не далее как сегодня утром маки[4] перехватили два грузовика с картофелем, предназначавшиеся для немецкого гарнизона: факт сам по себе вроде незначительный, но даже сильнейшие пожары занимаются от крошечной искры.
С появлением союзников, когда они займут Жизор (как полагал Клод, ждать осталось недолго), начнется время смуты и неразберихи. Ему придется отложить работу и свои поиски — в лучшем случае; в худшем он угодит в тюрьму, или его раньше забьют камнями на улице, обвинив в коллаборационизме. Он бы продал душу дьяволу, лишь бы задержать высадку союзников хотя бы на месяц. Он сделал бы это, без раздумий и колебаний, если, конечно, у него еще осталась хоть капля души на продажу. По здравом размышлении, он слишком часто торговал душой оптом и в розницу ради того, чтобы добраться сюда.
И все-таки, вопреки всему, Клод испытывал удовлетворение. Он считал: ему следует благодарить судьбу за последнюю, решающую ночь — ночь триумфа.
— Пробил час ведьм, — отрешенно улыбаясь, он запел тихонько себе под нос старую детскую песенку, — час, когда все спят и чудовища бродят по земле.
Ломуа и Лессенн безмолвно переглянулись. Иногда парни жалели, что связались с таким странным типом. Иногда они его боялись.
5
Со дна круглого колодца Клод видел кусочек ночного неба. Пот ручьями струился по лбу, заливая глаза, отчего звезды казались расплывшимися кляксами, а не яркими точками света. Жара стояла иссушающая. Наверное, в адском пекле прохладнее, чем в осыпающейся, тесной шахте. Они копали ее целую неделю: почти вертикальная яма двухметрового диаметра у поверхности не превышала метра на дне. Работа продвигалась тяжело, намного медленнее, чем раньше. Но препятствия, встречавшиеся в процессе раскопок, на самом деле обнадеживали: в земле они постоянно натыкались на камни, причем камни не обычные, а блоки, отесанные руками человека. Они походили на кладку коридора или какого-то подземного сооружения, обвалившегося от старости. Однако на пятнадцатиметровой глубине количество тесаных блоков значительно уменьшилось, а когда землекопы спустились еще ниже, камни исчезли совсем. Последнее обстоятельство навело Клода на мысль прорыть боковой ход, теперь достигавший примерно десяти метров в длину. Решение оказалось верным: вскоре снова обнаружились следы каменной кладки.
Профессор полз по горизонтальной штольне, с огромным трудом протискиваясь сквозь узкий тоннель, почти утыкаясь носом в землю, задыхаясь и поднимая вокруг себя клубы пыли, забивавшей нос и легкие. В конце прохода работали Ломуа с Лессенном: один копал, другой поднимал на поверхность корзины с землей, через равные промежутки времени парни менялись.
В ту ночь Клод вновь изменил стратегию: он не стал продолжать горизонтальный ход, распорядился рыть в его конце еще один шурф, перпендикулярно тому месту, где они остановились. И опять он руководствовался расположением каменных блоков, служивших ориентиром не хуже, чем крошки хлеба в сказке.
— Какие новости? — спросил Клод у Лессенна, добравшись наконец до помощника.
Измученный Лессенн, жадно хватавший ртом разреженный воздух, покачал головой. Широко открытые глаза казались белыми пятнами на грязном лице, исчерченном потеками пота.
— Ничего.
— Проклятие! — воскликнул Клод. — Ломуа!
На зов никто не ответил. До слуха доносились только размеренные удары лопаты, вонзавшейся в землю.
— Эй, Ломуа! — закричал Лессенн.
— Да? — равномерный глухой стук прекратился. И тотчас установилась давящая тишина, нарушаемая натужным сопением мужчин.
— Это профессор… — лаконично сказал Лессенн. Следовало поберечь дыхание.
— Мы опустились еще на четыре метра, профессор, и ничего, — заявил Ломуа, догадываясь, о чем спросит Клод.
— Продолжай, Ломуа, продолжай, — напряженно попросил Клод. И добавил вполголоса: — Время истекло.
