гормонов человека, то это еще одна причина поблагодарить Дантов. Мы избавились от изнасилований, от супружеских измен, от перенаселения и разных видов нарушения Взаимности, о которых я читал в находящихся за пределами понимания книгах, хранящихся на чердаке у моей бабушки: «Анна Каренина», «Лолита», «Ромео и Джульетта».
– Ларри, хочешь потанцевать?
Это Рейчел Ноттинг. Она хорошо танцует. Я улыбаюсь, поднимаюсь на ноги и вхожу в круг танцоров – как раз в тот момент, когда с неба падает луч голубого света и за холмом происходит взрыв.
Люди кричат. Некоторые, наиболее чувствительные, впадают в БЧРС. Кира Ханредди, наш мэр в этом цикле, кричит:
– Все в народный дом! Взаимность!
Люди направляются в народный дом, причем никто не обгоняет тех, кто движется медленнее всех. Дженна толкает инвалидную коляску мистера Карутерса. Я помогаю Рейчел с ее близнецами. Застывших мягкими уговорами возвращают к нормальному сердцебиению, и они движутся вперед. Чрезвычайно чувствительную Кэтрин Пейсер несут, как бревно, двое мужчин. Данты исчезли.
Я уже видел это раньше, в другой деревне, а Дженна нет. Когда я иду рядом с ней, с потеющими и задыхающимися от БЧРС близнецами, она потрясенно спрашивает:
– Что это?
– Защита от проникновения. Возможно, это медведи.
Успокоившись, она кивает. Дант-23 и Дант-16 и раньше предупреждали нас, когда медведи, которых Благодеяние почему-то сделало более агрессивными, появлялись поблизости. Корабль Дантов на орбите их выслеживает. Я подозреваю, что корабли на самом деле убивают животных, но мне как-то не хочется думать о поджаренных и дымящихся медведях.
В доме Совет закрывает ставни. Все какое-то время прислушиваются, но слушать, собственно, нечего. В конце концов музыканты снова начинают играть на скрипке и гитаре, и танцы возобновляются уже в помещении. Кэрин Пейсер оттаивает, смотрит на всех потрясенным взглядом, над нею хлопочут подруги. Через три песни в дверь стучат Дант-23 и Дант-16, их впускают в помещение. Их никто ни о чем не спрашивает. Впрочем, мы все равно не поняли бы их ответы.
Я стою в оранжерее, глядя на лоток с гибридными растениями на основе пшеницы. Сквозь неровное стекло, словно зеленая вода, струится утренний свет; должно быть, в стекло попали примеси из окиси железа. Влажный воздух пахнет глиной, чувствуется, что он полон жизни.
Входит Дженна. – Ой, здесь так жарко и… папа, что это?
– Я провел тестирование фильтрата золы из этой последней партии.
– И…? – Ее симпатичное лицо покрывается забавными морщинами.
– Штамм содержит на десять процентов больше цинка, чем родительские растения.
Теперь уже Дженна пристально смотрит на растения.
– На
– Не знаю. Если бы у нас был синтезатор генов…
Она кривится, затем пытается меня утешить. – В любом случае пшеница никогда не подвергалась генной инженерии, только гибридизации. Неужели тебе действительно нужен синтезатор? Важно то, что увеличилось количество питательных веществ.
– Да, – улыбаясь, говорю я, – конечно. – Вот оно – важнейший недостаток Дженны как ученого. Она умна, дотошна, даже изобретательна. Но ее больше интересуют практические результаты – «как это можно использовать?». А не «почему это произошло?».
Кстати,
– Папа, – говорит она, – ты не проведешь тестирование моих соевых бобов – лоток номер восемнадцать? Джули, Гэри и Мигель собираются пойти в