Песнь демона

Мать Джулии бросилась к девочке в то же мгновение.

— О боже, детка!

Мне немалых усилий стоило не сдвинуться с места.

А хотелось. Вот уже во второй раз я успела проголодаться, хотя четырех часов еще не прошло после последней трапезы. Эта тенденция меня не радовала.

Довольно скоро все кусочки головоломки улеглись на свои места. Разбившееся стекло, боль в ушах у людей и один человек, которого все это совершенно не затронуло. Я посмотрела на Окалани.

— У тебя уши от этого звука заболели?

Она кивнула. Я указала на дверь.

— Быстро ступай к маме и скажи, что с тобой все в порядке. Осторожнее, не наступи на битое стекло.

Окалани опрометью кинулась к выходу — наверное, решила поскорее уйти с линии огня. Я посмотрела на Беверли.

— А тебе совсем не было больно, да?

Я несколько секунд смотрела на нее в упор. Наконец она едва заметно покачала головой.

— Это была одна из двух раковин из моей сумки?

Беверли разжала губы. По ее мечущимся из стороны в сторону глазам я поняла, что она хочет что-то сказать в свою защиту. Мне это совершенно не было нужно. Я подняла руку и сказала:

— Никто тебя не накажет. Просто ответь мне. Это очень важно.

Отчасти я догадывалась, что она скажет, но все во мне желало, чтобы она это отрицала. А когда Беверли кивнула, у меня болью скрутило желудок.

— Да, мэм. Оранжевая, — пробормотала девочка, глядя на мои туфли. — Окалани сказала, что никто не смог заставить ее звучать.

Я запрокинула голову, уставилась в потолок и попыталась сдержать слезы, крепко обхватив себя руками. В это время вошли все остальные с Бруно во главе. Бруно посмотрел на меня и крепко обнял.

— Что случилось, Сели?

Я с благодарностью откликнулась на его заботу и впилась кончиками пальцев в мышцы его крепкой спины. Бруно повернулся на месте в поисках источника моей боли. Краем глаза я увидела Беверли, которая изо всех старалась стать маленькой и незаметной — просто обычной девочкой, пытавшейся доесть свой сэндвич. Молли увела Джулию в другую комнату, чтобы остановить кровотечение. Я понимала, что Беверли тоже гадает, что со мной.

Мне трудно было выразить свои чувства словами. Плача навзрыд, я проговорила:

— Ей всего двенадцать,Бруно. Это несправедливо. Я не могу так поступить с ней… с ее семьей… и ее сестренкой. Но если я этого не сделаю, как я смогу дальше жить? Что, если больше никого нет?

Бруно резко напрягся и затаил дыхание, поняв, о чем я говорю. Он всегда был одним из самых умных людей среди моих знакомых. Он посмотрел на Беверли поверх моего плеча.

— Это был звук одной из раковин? Оранжевой?

Девочка кивнула — на этот раз более легко, но и более испуганно. Она догадывалась, что происходит нечто важное, но не понимала, что именно. По всей видимости, Окалани не успела рассказать ей всю историю Тысячелетних Рогов.

— Пресвятая Матерь Божья, — вырвалось у Бруно.

Я скосила глаза на Адриану. Та тоже явно была жутко расстроена, что меня немного удивило.

А Мик словно бы просто смутился. Он сел на корточки рядом с дочкой.

— Детка, нельзя трогать чужие вещи. Эта вещь очень ценная и магическая. Ты могла ее испортить и навредить себе.

Беверли кивнула.

— Я знаю, я очень глупо поступила, папа. Не надо мне было ее трогать. Но ничего же не случилось.

— Ничего, кроме…

Эти слова сами сорвались с моих губ, но Мик резко обернулся и уставился на меня с новой тревогой. Он встал и прижал к себе Беверли.

— Что стряслось? Ее нужно отвести к врачу?

В разговор вмешалась Адриана:

— Лучше бы к священнику — на соборование.

Мик побледнел и задрожал с головы до ног.