населяли мелкие рептилии, более страшные, чем пустынный барс или горная кошка. Любой Охотник знал, что стайные хищники всегда опасны – опаснее, чем крупный зверь, ибо сила их в многочисленности. Стаи саблезубых крыс включали десятки особей, а рептилии, похожие на небольших кайманов, собирались сотнями и тысячами.
Его размышления прервал громкий рык – две твари, бросившись к роботу, вцепились в его нижние конечности. Калеб прикончил их, и тут в атаку пошла вся стая, тридцать или сорок трупоедов. Десмонд, обычно невозмутимый, завопил – боялся, что мохнатые перекусят шланги пробоподачи. Но подгонять Калеба не было нужды – он стрелял быстрее, чем двигались хищники. Вероятно, они не отличались умом – нападали со злобным упорством, пока он не перебил всю стаю.
Спокойствие вернулось к Десмонду. Он убедился, что контейнеры заполнены уже наполовину, и произнес:
– Должен заметить, Охотник, что гормональный спектр – очень важный показатель. Особенно те составляющие, что секретирует гипофиз… Мы полагаем, что среди них есть вещество, напрямую связанное с долголетием местных автохтонов. Такова наша гипотеза, и доктор Аригато надеется, что скоро мы ее докажем.
Калеб, невидимый под своим плащом, пожал плечами без всякого энтузиазма.
– Да, он говорил мне об этом. Энзим, фермент, фактор Х… то, что есть у боргов и чего нет у нас.
– Именно! Теперь нам нужно проследить динамику фактора Х в зависимости от пола и возраста особей. Кажется, его больше у женщин и в старшей возрастной категории… – Десмонд задумчиво уставился на птиц, круживших в небе. – Но существует еще один вопрос: как изменялся этот фактор за длительный период времени?.. Если вспомнить о долголетии боргов, необходимы данные за тысячи лет, сведения о нескольких десятках поколений. И мы получим их, изучив образцы с этого кладбища… Понимаете, Охотник?
– Понимаю, – ответил Калеб, приподняв излучатель. Разделавшись с парой мохнатых тварей, он поинтересовался: – Думаешь, в прошлом этого фермента было меньше или больше? Но с чего бы? Мы, люди Великих Галактик, не меняемся уже миллионы лет. Разве у боргов должно быть иначе?
– Наша неизменность – распространенное заблуждение, – возразил ксенобиолог. – Во всех мирах жизнь людей в древности была коротка, они имели меньшую массу тела, и их гормональный баланс отличался от нашего. Прогресс медицины, биореверсия и полноценное питание сделали нас такими, какие мы есть. Но там, где случилась планетарная катастрофа, мы наблюдаем обратные явления: люди голодают и мельчают, возраст зрелости снижается до десяти-пятнадцати лет, срок жизни – до тридцати-сорока.
Вспомнив Пьяную Топь, Калеб решил, что с этим стоит согласиться. Его внимание рассредоточилось, как бывало в те моменты, когда приходилось следить за множеством потенциально опасных существ. Птицы, ящерицы, мохнатые трупоеды, насекомые… Крупные жуки, чей панцирь отливал синим и зеленым, сновали у его ног, пошевеливали острыми жвалами, растаскивали плоть гниющих трупов, но нигде не скапливались больше трех-четырех; Калеб не ощущал, чтобы от них исходила угроза. Ящерицы держались в отдалении – вероятно, они были слишком осторожны, и глухой гул бурильных установок, голоса людей и движения роботов отпугивали их. Мохнатые твари вразумились после произошедшего побоища и теперь шумно пировали среди куч мертвых тел, грызлись друг с другом и неуклюже прыгали, стараясь поймать птицу или ящерицу. Птицы кинха… да, птицы вели себя подозрительно, и Калебу вспомнилось, что в Пору Заката кинха нападают на людей. От кого он это слышал?.. Кажется, от Зарайи?..
– Если мы выделим этот фактор Х, это станет открытием века, – задумчиво произнес Десмонд. – Да что там века! Последних восьми тысячелетий! Всего периода, что мы практикуем биореверсию!
– Не понимаю, – молвил Калеб, разглядывая пернатых. Кинха сбивались огромным комом, повисшим над скалами; все новые и новые птицы покидали гнездовья и летели к этой темной туче. – Не понимаю, – повторил он. – Что замечательного в этой субстанции? Какой от нее прок? У нас есть биореверсия, и ее вполне хватает для продления жизни.
– Вы, Охотник, говорите о тех, кому доступна эта процедура – дорогая, сложная и временами чреватая стрессом и психическими сдвигами. В Великих Галактиках лишь семь процентов – долгожители, срок жизни остальных в среднем девяносто лет. Из них двадцать приходится на старость, и хотя лучевая медицина может задержать старение, это недешевый и не всем доступный способ. А борги… Взгляните на них – приметы возраста почти отсутствуют! Если мы сможем синтезировать этот фермент, биореверсия не понадобится. У нас будет простой и надежный метод продления жизни – даже не продления, а возможность отодвинуть смерть на несколько веков.
– Инъекция или прививка? – спросил Калеб, продолжая наблюдать за птицами. Должно быть, их собралось уже несколько тысяч, и галдели кинха так, что он едва слышал голос Десмонда.
– Ну, не так примитивно… скорее генетическая коррекция, которая позволит организму вырабатывать этот энзим… коррекция наследуемая, закрепленная на уровне бластулы. Этого можно добиться, если…
– Отзывай роботов, – прервал его Калеб. – Нужно убираться!
Лицо у Десмонда было невыразительное, если не считать его вечной улыбки. Но сейчас улыбка сменилась явным удивлением.
– Убираться? Почему? – Он взглянул на экран, мерцавший у запястья. – Мы только добрались до нижних слоев захоронения… еще немного, и все контейнеры будут полны… Куда вы спешите, Охотник?
– Я точно знаю, куда не спешу – на свидание с предками, – отозвался Калеб. И добавил: – Посмотри на птичек. Что-то они мне не нравятся.
