заброшенной очень давно. Когда на ней мололи муку и мололи ли вообще, не знал никто. Полуразрушенный остов, сложенный из дерева, похожий на старый, высохший от времени скелет, мрачно возвышался над покрытой ряской запрудой. Колесо давно сгнило и благополучно утонуло. Поговаривали, что проживавший здесь мельник имел договор с демоном, которому посулил пожертвовать свою красавицу-дочь. Демон исправно посылал своих подручных крутить мельничное колесо. Мука получалась отменная, а хищные звери и нежить обходили мельницу стороной и не трогали тех, кто вез молоть зерно. Мельник не бедствовал, но вот подошел срок уплаты. И то ли отцу стало жаль дочери, то ли дочь, прознав о договоре, благополучно сбежала от греха подальше, только вместо красавицы-девицы демону пожертвовали курицу, нареченную именем красотки. Птица — плохая замена человеческой жертвы. Разобиженный подменой демон схватил хитроумного мужика, выволок на улицу и сбросил в запруду. С тех пор на мельницу никто не ходил даже днем, а ночью тем более. Говорили, что по ночам мельник выбирается из запруды и бродит окрест в поисках живых людей, а кого встретит, непременно утащит с собой под воду.
Памятуя об этой древней истории, женщины не без опаски шли мимо развалин. Более молодая Алкефа боязливо жалась к Параскеве. Жена головы тоже боялась, но виду не казала, чтобы не терять авторитета, и читала про себя молитву Всевышнему. Впрочем, слова упрямо путались, вводя женщину в грех сквернословия. Запнувшись в очередной раз о выпирающую из земли корягу, женщина в сердцах пнула встретившуюся на дороге деревяшку, метко запустив оную в близлежащие кусты, и про себя дала зарок, вернувшись в Хренодерки, покаяться жрецу Гонорию в грехах.
В кустах громко охнули, зашуршали ветвями. Женщины испуганно обнялись и принялись истово молиться вслух и креститься. Заодно перекрестили и кусты, хуже не будет. Из кустов, ломая ветви, как медведь в малиннике, выбрался молодой мужчина. Во взъерошенных каштановых волосах с медовым оттенком торчали маленькие веточки, на лбу вздулась приличная шишка. Одет мужчина был в кожаную жилетку, плотно облегавшую обнаженный торс. Руки бугрились внушительными мышцами. И вообще незнакомец с заросшим щетиной лицом сильно походил на разбойника.
— Насиловать будет! — восхитилась Алкефа, кокетливо оправляя свою юбку, отделанную кружевом, и даже приосанилась. Грудь в глубоком вырезе рыжеволосой сельчанки соблазнительно колыхнулась.
— Очень мне надо, — фыркнул мужчина, нежно ощупывая шишку пальцами. — А если заметили слежку, так надо было сказать. Зачем же ветками кидаться?
— Извините, — смутилась Алкефа, теребя ткань красивой юбки. — Мы просто шли в Волчью слободу, и вы нас немножко испугали.
Параскева резко ткнула попутчицу в бок, чтобы не в меру болтливая женщина не рассказывала каждому вылезшему из кустов мужику, куда они идут.
— Вовсе не обязательно всем в округе знать, зачем и куда мы идем, — прошипела она сквозь зубы Алкефе.
Но та не обращала внимания на жену головы и вовсю стреляла глазками в сторону незнакомца. В конце концов, не каждый день в лесу попадаются привлекательные мужчины.
— Это хорошо, что я вас испугал немножко, а то вообще убили бы, — угрюмо хмыкнул взъерошенный тип бандитской наружности. — А что вы позабыли в Волчьей слободе?
Параскева открыла было рот, чтобы объяснить нахалу, что это не его дело. Но Алкефа как бы невзначай неловко наступила ей на ногу, и пока жена головы пыталась столкнуть кокетку со своей ноги, та ласково улыбалась мужчине:
— Нас послали жители Хренодерок. У нас дело к двуипостасным.
Параскева освободила наконец ногу из-под деревянного башмака товарки и смерила раскрасневшуюся женщину уничижительным взглядом воина, узревшего вошь. Но Алкефа не обратила на жену головы ровно никакого внимания.
— Интересный у вас метод поиска проводника, — заявил незнакомец, сверкнув на женщин янтарем глаз. — Надо будет взять на заметку.
— Волк! — так и села на землю Параскева.
Алкефа же потупилась и незаметно одернула блузку, чтобы вырез спустился еще ниже.
— Волков бояться — в лес не ходить, — назидательно изрек двуипостасный. — Ну, так проводить вас в слободу? Или с визгом домой побежите?
— Никуда мы не побежим, — топнула ногой поднявшаяся с земли Параскева, пытаясь попасть каблуком по ноге кокетки, но та ловко увернулась. — Мы же вас искали.
— Лады. Тогда отведу вас к вожаку. Пусть сам решает, что с вами делать — выслушать или поужинать.
Сказав это, мужчина развернулся на сто восемьдесят градусов и бодро зашагал в чащу, оставляя за женщинами право выбора — идти следом или все-таки использовать шанс сбежать домой.
В Волчью слободу пришли уже в сумерках. В душе Параскева переживала за оставленных дома детей и за мужа. Дети были вполне самостоятельны и могли сами собрать нехитрый ужин: нарезать хлеб, сыр, достать из печи чугунок с пареной тыквой. А вот Панас за долгие годы женитьбы привык жить на всем готовом, и если на охоте в лесу мог с рогатиной взять медведя, то дома без распоряжения жены не мог догадаться дров наколоть. Алкефу же
