Ожидание затягивалось. Становилось невыносимым. Угли костра подернулись серым налетом пепла. Утративший словоохотливость Аршинов потянулся к своему вещмешку и вытащил пластмассовую бутыль. Плеснув в банку из-под тушенки машинного масла, Алексей свил из тряпки фитиль. Прапор как раз подносил к нему спичку, когда из темноты послышалось что-то похожее на шлепанье босых ног.
Томский поднял фонарик. Луч света уперся в серую стену коридора. Но если там что-то и было, то оно успело скрыться за поворотом. Примерно с минуту все было тихо, а потом послышался шлепок, и о решетку ударилось что-то влажное. На горизонтальном пруте висела освежеванная, сочащаяся кровью тушка крысы. Тот, кто ее швырнул, опять скрылся за углом.
– Эй, там, на палубе! – крикнул прапор. – Может, хватит забавляться? Выходи и скажи, чего хочешь!
Тишина. Мертвая крыса соскользнула с решетки, упала на пол. Вокруг нее растеклась лужица крови.
– Чего хочу? А чего же я хочу-то? Дайте-ка подумать…
Тихое, даже сонное бормотание закончилось взрывом хохота, оборвавшегося так же внезапно, как и начался. Опять воцарилась тишина. Тут уже не выдержал Толя:
– Покажись, метатель дохлых крыс! Подумаем вместе, чего ты можешь хотеть!
– О да! Вспомнил. Вы исполните мое желание!
Из-за поворота показалась ладонь. Очень грязная, блестящая то ли от пота, то ли от жира. С давно не стриженными, обломанными ногтями.
– Вы для того и здесь, чтобы исполнить мое желание. Самое сокровенное.
Метатель крыс наконец-то соизволил выйти в коридор. Томский поморщился от отвращения: большего урода вообразить было трудно. Мужчина неопределенного возраста в длинном синем свитере грубой вязки и шортах цвета хаки до колен шел к решетке вприпрыжку – совсем как ребенок, выпущенный матерью погулять во двор. Босые ноги чужака были покрыты коркой грязи, а лицо… Оно как бы состояло из двух половин. Если первая поражала обилием растительности – грива спутанных волос, бородища до груди, то на второй волосы отсутствовали вообще. Причиной тому была экзема. Ее уродливые, красно-серые пятна оккупировали голову, пройдясь по лбу, щеке, превратили губы в незаживающую, воспаленную рану и расплылись на подбородке, а правое веко распухло, почти целиком закрыв глаз.
Приблизившись к решетке, человек прикрылся ладонью от света фонарика.
– Раз, два, три. Помножим на два. Шесть рук. Целых шесть. Боги мои, боги! Какая удача!
– Ты кто, математик? – Аршинов недвусмысленным жестом вскинул автомат. – И какого хрена запер нас здесь?
Глаза метателя крыс, как видно, привыкли к свету. Он опустил руку и осклабился, демонстрируя рот, в котором почти не было зубов.
– Хи! Ты целишься в меня из автомата? Дурак, да? Ну давай, стреляй! Никогда не выйдешь отсюда.
– Кто ты? – прапор опустил ствол «калаша». – Отвечай, хватит лыбиться!
– Для тебя я – Диггер, Великий и Ужасный. Великий потому, что только я могу выпустить вас наружу, а Ужасный потому, что заклинил шестерни подъемного механизма. Вы не сможете поднять решетку. Анденстенд?
– Донт антестенд, – неожиданно вступил в разговор Шаман. – Вижу, ты парень образованный. Уверен, мы сможем найти общий язык.
– Общий язык – мое второе имя, – Диггер расселся на полу, выставив на обозрение свои грязные пятки. – Мы обязательно договоримся.
– Сначала выпускай нас! – рявкнул прапор. – Договариваться после будем!
– Вы грубиян, Алексей, – Шаман обернулся к Аршинову и сделал страшные глаза. – А господин Диггер – человек воспитанный.
– Видал я таких грубиянов, по сравнению с которыми ваш Алексей – просто лапушка, – с ухмылкой заметил Диггер. – А ты, парниша, видать, считаешь себя тонким психологом. Так вот что я тебе скажу: видал я таких психологов…
– Я знаю, – Шаман подошел к решетке. – Вам многое пришлось пережить, Диггер. Не носите это в себе. Если расскажете все без утайки, вам сразу полегчает.
– Может быть. А что рассказывать-то… Про книжный магазин на Арбате, где я работал продавцом? Или про дружка, Эдичку, скелет которого валяется за вашими спинами?
– Можно и про магазин. Я, например, в нем бывал.
– Ага. На Арбате. Здесь бы так. А теперь я в медсанбате, на кровати весь в бинтах, – затараторил Диггер, с мечтательным видом уставив в потолок единственный глаз. – Мы отрежем только руку – так мне доктор говорил. Рука. Мне нужна рука. Всего одна. В ней мое спасение!
Толик понял – Диггер сумасшедший, а тактика общения с ним, которую выбрал Шаман, – единственно правильная. Пусть выговорится. Они сделают вид, что внимательно слушают, и, может быть, тогда…
Голос Желтого! Толик резко обернулся. Скелет, валявшийся на груде пустых консервных банок, стремительно обрастал плотью. Сначала на костях появились мышцы. Не розовые, как у людей, а грязно-серые. Вслед за ними – тонкие синие нити нервов. Потом бледная кожа и желтый химзащитный костюм. Единственным, что так и не появилось, были кисти рук – из рукавов торчали обрубки костей.
Шаман, единственный человек, кроме Толика, который мог бы видеть Желтого, стоял спиной. Значит, разбираться с ним придется один на один. Без
