Планка качелей с одного конца была обломана. В песочнице валялась забытая формочка — жестяная выпуклая звезда. Оля присела, взяла ее в руки и сделала одну песочную звезду, другую, третью. Когда опрокидывала формочку в четвертый раз, увидела человека в кепке и пиджаке, надетом на майку. Низенький, невзрачный человек, в руке — дощатый чемоданчик с инструментом, на буром лице щетина.
— Все еще в песочек играешь? — зло набросился он на нее. — Уж не ты ли качели сломала? Ишь по чужим дворам шастают, телки непокрытые. А ну пошла отсюда!
«Пьяный», — определила Оля.
Витина квартира оказалась на первом этаже за лестницей. Тогда, давным-давно, у их старой двери было семь звонков, здесь имелся только один. Оля нажала кнопку.
— Кто? — раздался за дверью старушечий голос.
— Я к Виктору.
— Кто будете-то?
— Родственница.
— Как звать?
— Оля.
Дверь распахнулась.
— Тетя Нина? — вскрикнула Оля. И прошептала, не веря глазам: — Ты жива. А папа и мама?
— Я ничего о них не знаю, — прошептала в ответ полная неряшливая старуха и с чувством обняла Олю. — Витя сказал, что в ночь ареста вы убежали из дому и с тех пор ваш след пропал. Почему ты раньше не объявилась?
— Я думала, тогда всему пришел конец. Я была уверена, что ни тебя, ни мамы с папой давно нет в живых.
— Да что же мы все в дверях стоим! — спохватилась тетя Нина.
Она провела Олю на кухню, усадила на табурет, стала собирать чай. Кухонька была маленькая, да и квартира — тоже. Только на одну семью. Оля ее похвалила:
— Как вам удалось получить отдельную квартиру? Витя, наверное, начальник? Где он сейчас?
Тетя Нина рассмеялась:
— Витя — дворник. Мы живем в служебной квартире — для дворников. Такие мы вот начальники. А ты, наверное, Витю видела. Он сейчас во дворе качели чинит. Кто-то сорвал качели. Не его это дело, но он все равно взялся. За все берется. Такой характер.
«Значит, тот пьяный в кепке — Витя!» — похолодела Оля, но ничего не сказала.
— Где Алик? Почему пришла без него? — расспрашивала тетя Нина.
— Алик? — растерялась Оля. — Он сейчас живет у друга. Постой, а когда ты последний раз видела маму с папой?
— Тогда же, когда и ты. По дороге в следственный изолятор со мной случился приступ. Попала не в камеру, а в больничную палату. Меня начали допрашивать три месяца спустя после ареста, когда твои родители уже были в лагере… Ну что мы сразу об этом ужасе. Сначала о тебе, об Алике. Давай по порядку, с самого начала. Вы попали в детдом?
— Да, в Будаевский детдом имени Красной Армии.
— Где этот Будаевск?
— Урал, Челябинская область.
— Челябинская область… — проговорила, как эхо, тетя Нина. — Вот ведь вас куда занесло с нашей Плющихи.
— Не с Плющихи — из Ленинграда! Мы жили сначала в Ленинграде, у тети Паши.
— Какой тети Паши?
— Ты ее не знаешь. На следующий день после вашего ареста мы оказались на Ваганьковском кладбище. Там у церкви стояли нищие. И мы с ними встали — есть хотелось. Там тетя Паша нас и подобрала. Мы ей сказали, что от детдома прячемся. Тетя Паша гостила в Москве у сестры, сама она была из Ленинграда. Она нам сказала: «Поедем ко мне в Ленинград! У меня вас не найдут». Мы в детдом все равно попали — но уже после блокады. Тетя Паша ее не пережила. Нас эвакуировали в Будаевск. Мы в детдоме сказали, что остались сиротами. Настоящую правду о папе и маме никто не знает. Я сама ее не знаю. Знаю только, что тогда была ежовщина, а Ежов — вредитель. Так за что же вас всех арестовали?
— Вся чехарда закрутилась после того, как твоя мама побывала в АКИПе, — есть такой архив у Зубовской площади. Она пошла туда из-за большой нужды, продать одну старую книгу, которую Степан нашел в каком-то монастыре. Монахи эту книгу прятали — в ней вроде бы какие-то тайны записаны. Аполлония надеялась получить за рукопись приличные деньги. В АКИПе она нарвалась на негодяя. Он просто отнял у нее книгу. Сказал, что эта книга имеет большую историческую ценность и потому принадлежит государству. Я думаю, этот мерзавец написал анонимку, по которой нас всех арестовали. Он тогда угрожал твоей маме, что посадит ее.
—
