Откровение огня

говорить об «Откровении».

Глаза у Гальчикова вспыхнули как лампочки.

— Скажите только, сдвиг значительный?

— Я не могу вам сказать даже это.

— Усвоил! — воскликнул Гальчиков радостно. — Вы это дело не оставляйте! И не давайте водить себя за нос! Наши учреждения это могут.

— Я это знаю.

— Вы вряд ли знаете, как они могут водить людей за нос.

Он приблизился ко мне и прошептал:

— Не отступайтесь от «Откровения». Это и правда очень своеобразная рукопись. — С этими словами Гальчиков подвинул ко мне свою рюмку. — Вы и в свой «наперсток» налейте, — потребовал он.

Опустошив рюмку, мой гость приложил ладонь ко рту, опустил глаза и ушел на несколько мгновений в себя.

— Хорошо зажгло, — сообщил он наконец удовлетворенно. Я это и сам видел: покраснели не только его щеки, но и глаза. Гальчиков кивнул на бутылку с остатком коньяка. — Тоже ведь огонь. Дети ли, взрослые — все любят поиграть с огнем, кто с каким.

Он посмотрел на меня проникновенно и произнес с ударением:

— «Откровение огня». С каким огнем играли кенергийцы? Синод дважды отправлял в Благовещенский монастырь запрос по поводу «Откровения», в 1873 году и в январе 1917 года. Последний был реакцией на известную вам заметку в «Историческом вестнике» 1916 года — на нее тогда обратили внимание самого митрополита. Этот запрос остался без ответа: через месяц в России произошла Февральская революция, потом — Октябрьская, и монастырей не стало. Иными словами, мы не располагаем подтверждением из Благовещенской обители, что сообщение в «Историческом вестнике» отражает действительность. Однако мы знаем доподлинно, что рукопись была там в 70-х годах прошлого века, во времена игумена Арсения — это он, кстати, положил начало прославившейся потом монастырской библиотеке. Отцу Арсению и был направлен первый запрос Синода. Вопрос об «Откровении огня» возник в связи с жалобой на игумена. Ее написал некий иеромонах Киприан из Москвы. Один из его духовных чад, семинарист, покаялся ему в непозволительной охоте за «книгой тайн». Он занялся этим делом не для себя, а для своего дяди — им же был не кто иной, как отец Арсений. Игумен Арсений узнал, что «Откровение огня» находится в Москве, в руках одной девицы, и послал к ней своего племянника, с тем чтобы тот выманил у нее эту книгу любой ценой. Я не буду вам называть все подробности, скажу только, что дело было грязным. Я ознакомился с жалобой Киприана лично и выписал из нее то, что касалось «Откровения огня». Как вам нравится, например, такое…

Гальчиков достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, полистал ее и, остановившись на одной из страниц, зачитал:

«Сию книгу сочинил неуч, Священного писания не знающий, слепец, наших грехов не видящий, дерзкий скоморох, над нашими надеждами надсмеивающийся. Называет себя иноком, а страх Господень отвергает. Хоть бы раз признал некудышность своего умишка — какое там! Какой-то белый огонь в себе удумал. Этот гордец и писанину свою назвал „Откровение огня“. Сжечь бы ее надо было настоящим огнем, а игумен Арсений самолично на ту книжонку польстился и вот уже два года ее у себя прячет…»

Убрав записную книжку, мой гость добавил:

— Конец истории туманен. Отец Арсений написал в Синод, что жалоба иеромонаха Киприана — поклеп. За рукописью из Захарьиной пустыни он никогда не охотился. Книга действительно попала к нему несколько лет назад, но произошло это по чистой случайности, к чему его московский племянник не имел никакого отношения. Зачем тому потребовалось так кощунственно клеветать на родного дядю — для него загадка. А что касается «Откровения огня», то он тоже счел эту книгу вздорным бредом и сам поступил так, как предлагал сделать его обвинитель: сжег ее. Позже появились основания усомниться в чистосердечности отца Арсения, но тогда, в 1873 году, его ответ показался Синоду убедительным. Больше сорока лет после этого инцидента об «Откровении огня» не было произнесено ни звука. И вот наступил 1916 год. Благовещенский монастырь возглавил отец Евгений, последний его игумен, стремившийся прослыть просвещенным клобучником. Наезды столичных профессоров ему льстили. Он хвалился перед ними редкими книгами, и весть о тайной кенергийской рукописи дошла до Московского и Петербургского университетов, а оттуда проникла в «Исторический вестник». И снова встал вопрос об «Откровении огня». В университетских кругах возникли всякие спекуляции. Наши гуманитарии всегда чувствовали себя сиротами без бенедиктинцев и доминиканцев. Вот и ухватились: кенергийцы! И назвали этих кенергийцев «орденом». В действительности же можно говорить только о том, что в Захарьиной пустыни была написана книга мистического характера под названием «Откровение огня».

— То есть «бесполезная книга», — заметил я.

— Кто это сказал?

— Вы.

Гальчиков задумался.

— Так это я сказал от себя. — Он хмыкнул и пояснил: — Я плохой дипломат. Говорю и сам же забываю. Да и дипломатия здесь, в сущности, ни к чему.