семьи в Захарьину пустынь, а следуешь воле Божьей. И правил ты не нарушаешь: ведь вы с Таисией не венчаны». И тот поверил. Стал Игнат братом Иаковом.
Таисия, баба вздорная, приходила в пустынь за своим мужиком, чтоб вернуть его домой. Долго туда ходила, не понимала, что канул Игнат, что не он, а инок Иаков живет в пустыни. Ярая, ни разу не ушла она с Лисьей горы, не прокляв новоначального. Отец Захарий прятал брата Иакова, когда приходила Таисия. Убеждал его: «Проклятия ее к тебе не прилипнут, не бойся. Спиной она повернута к Господу, не внемлет Он ей. Выжди: походит она сюда и бросит». И Иаков верил игумену.
Правота отца Захария подтвердилась: Таисия перестала таскаться на Лисью гору. Воспрял освобожденный Иаков, переродился жалкий увалень в ревностного инока. Отец Захарий ставил новоначального в пример другим, ни в ком не был так уверен, как в нем. Когда Иаков захворал прошлым годом, никто и не вспомнил Таисины проклятия — десять лет без малого как прошло. И сам брат Иаков хоть бы что о них сказал — ни в исповедях ни слова, ни в беседах. И тут вдруг Константину открылся. Как же понять душу человеческую? Отец Захарий сидел на топчане Иакова с потемневшим лицом, слушал разговорившегося больного и сдерживался.
— Боюсь помирать, — сипел и сипел брат Иаков. — Душа от жениных проклятий свинцовая. Боюсь, коль преставлюсь, не взлетит душа, а в ад упадет. Боюсь испускать дух без прощения.
Константин встал и заговорил — первый раз, как вышел из затвора:
— Твори Иисусову молитву всю ночь, брат Иаков. Утром приду к тебе и отведу к Таисии.
«Меня и не спрашивают!» — поразился отец Захарий. Иаков дернулся на своем ложе.
— Да разве я дойду? Мне и не встать!
— Встанешь. И дойдешь, — отвечал отец Константин, идя к двери. Открыл ее и исчез. Отец Захарий вскочил с места и тоже двинулся к выходу — больному ни слова. Рванув дверь на себя, он дал ей за собой резко хлопнуть — зол был на Иакова.
Захарий нагнал Константина и загородил ему дорогу.
— Или я больше не игумен в этой пустыни? Или ты теперь здесь глава?
— Глава — ты, — отвечал отец Константин.
— Я — глава, а распоряжаешься — ты? Нет такого порядка в православных монастырях. Зачем взбаламутил брата Иакова? Он помутился умом, оттого и заныл о Таисии. Еще бы подождать — и усмирился бы Иаков. А теперь что? К чему его тащить к Таисии? Да и как потащишь? Только пустынь перед крестьянством срамить.
— Не будет срама, отче.
С этими словами келейник чудотворца глянул прямо в глаза игумена и пошел. Не острый был его взгляд, а как пригвоздил.
«Что ж я его самое главное не спросил?!» — пронеслось в голове у отца Захария. Он для того и взял Константина к Иакову, чтобы потом, в урочный момент, добиться от него объяснений, но все скомкалось, спуталось, смешалось. Куда делись вопросы, стучавшие в висках? Пусто было теперь у Захария в голове. «Да он все равно бы ничего откровенно не сказал, — оправдывался игумен перед собой за беспамятство. — Отдельный стал, чужой».
Вопросы вернулись к отцу Захарию ночью. Он встал на полуночное правило и не мог сосредоточиться на молитве. Кусая и дергая, вопросы увели его куда не следовало — к отцу Евларию.
«Десять лет прошло, и что же? Какая благодать пустыни от чудотворца? Не видно его, не слышно. Устранился от нас и Константина забрал. Хоть бы раз проявил какую заботу о братии! Галактион разуверился, Демьяна одолела гордость, Иаков захворал — отца же Евлария словно и нет. Кому он помог? Мне — помог?! Где же благотворность Евлария? Кто он вообще? Что надо ему от пустыни? Или тишины у нас только ищет? Нет ему тишины в лесу? Кто страждет безмолвия, не приходит в общину, а уходит из нее!»
Темна была бузина за приоткрытыми ставнями, темна келья, темна душа Захария — ничего в ней не было, кроме обиды. «А радовались-то мы как чудотворцу, простаки, думали, с ним свет возгорится в обители и от нас по всему Божьему миру заструится…»
К рассвету почти все язвы в душе у игумена зарубцевались, только одна оставалась открытой и свербила.
Сон сморил отца Захария только под утро. Когда игумен проснулся и отворил ставни настежь, то увидел братьев, толпившихся у трапезной. С чего бы это? Вмиг он сам был там.
— Чудо свершилось, — взялся объяснять иконописец брат Демьян.
Брат Макарий, не утерпев, перебил:
— Все Красное село говорит о брате Иакове!
— Что с ним? — насторожился отец Захарий.
— Исцелен! Ходит как ни в чем не бывало.
— Где он сейчас?
