него на два градуса. Я намекнул Седвеллу на то, что наши с ним представления о правильном курсе не вполне идентичны и, постаравшись изложить эту мысль при помощи возможно меньшего числа слов, возвратился к тому месту, где находились оба помощника.
— Парень, бесспорно, пытался подслушать нас, — сказал я им, — однако я не сомневаюсь в том, что ему не удалось разобрать ничего существенного. Более того, я практически уверен в том, что он не слышал ничего такого, что могло бы выдать ваши планы.
— И мы тоже, сэр, — проговорил второй помощник, мистер Джеймс. — Мы тут пытались расслышать те тщательно отобранные фразы, с которыми вы обратились к нему, — оба они ухмыльнулись, однако сумели разобрать лишь наиболее крепкую их часть!
Вечером мы подошли к причалу, и мне было весьма интересно узнать, сумеют ли оба моих офицера пронести свой товар мимо таможни: сто фунтов сахарина представляют собой достаточно увесистый груз, чтобы его можно было укрыть в порту, а потом пронести через ворота таможни.
Явным образом они предпочли план первого помощника, поскольку исчезли внизу с самой большой пустой банкой из-под краски, которая нашлась на корабле. Я провел все утро на мостике, предоставляя им полную свободу, так что они закупоривали и запечатывали свой груз в моей каюте, где их никто не мог увидеть.
И как раз перед самым визитом таможенников мой старший помощник украдкой улизнул на корму, где уже предварительно свесил свою банку за борт. Оглядевшись, он торопливо спустил ее за борт и выпустил из рук конец линя, привязанного к куску грубой пробки, по внешнему виду давным-давно болтавшейся в гавани.
На вахте у руля по случайности находился Седвелл, и когда я коротко обернулся назад, проверяя, как там управляется с делом старпом, а потом вновь посмотрел вперед, оказалось, что Седвелл также смотрит через плечо на моего помощника.
Я объяснил Седвеллу, что разнообразия ради он вполне может смотреть и вперед, проверяя, насколько точно нам удается идти за буксиром.
Когда таможенники поднялись на борт, мы уже успели на сотню футов отойти от того места, где старпом спустил за борт свою банку; и я подумал, что все мероприятие вполне может увенчаться успехом, поскольку корабль все еще неторопливо продвигался вперед.
Тем не менее, Седвелл чуть беспокоил меня. Он явно что-то подозревал, но поскольку корабль ровно двигался вперед, участь сахарина показалась мне более благополучной.
Он-то не сможет сойти с корабля на берег до темноты. Я позабочусь об этом! А после того он уже не сможет навредить моим помощникам: у них будет достаточно времени, чтобы управиться с товаром самостоятельно.
Таможенники представились мне, но прежде чем мы спустились в каюту, чтобы уладить обычные формальности, я отошел на мгновение, чтобы переговорить с мистером Армсом.
— Этот тип Седвелл что-то замышляет, — сказал я. — Проследите за ним.
— Хорошо, — заметил старпом, — не спущу с него глаз, сэр!
Оказавшиеся в моей каюте таможенники показались мне самыми небрежными в своей работе из всех, кого мне приходилось встречать.
Я просил их проверить мою каюту, сославшись на то, что намереваюсь поскорее сойти на берег. Их отношение к делу и в этом случае оказалось весьма странным. Вместо точных и совершенных методов, регулярно использовавшихся в последнее время на моем корабле, они коротко осмотрели мои пожитки и буквально через пять минут покинули каюту.
Это заставило меня сделать определенные выводы, и снова поднявшись на палубу, я переговорил со своими помощниками.
— Они уже обыскали мою нору, — сказал я. — Ни на что, собственно, и не смотрели!
— У нас было то же самое, сэр, — подтвердили мои офицеры. — Похоже, что, с их точки зрения, мы стали, как бы это сказать — перевоспитавшимися.
— Скорее богатыми, после того как вы, сэр, благополучно пристроили весь товар после прошлого плавания! — добавил мистер Джеймс, мой второй помощник.
Оба заулыбались, однако я одернул их.
— Будете ухмыляться потом, — сказал я, — когда накроется ваш бизнес! Вы смотрели за этим Седвеллом?
— Да, сэр, — проговорил первый помощник.
— Простите, сэр, что суюся без спросу, сказал подошедший к нам боцман, — но я тож приглядывал за Седвеллом. Слыхал малость, что за вами числятся контры с людишками из таможни, а тут, гляжу, старпом спускает товар за корму; а Седвелл, гляжу, видит это не хуже меня самого. Ну, я особо не обратил на это внимания, пока таможенные не отправились к вам на мостик, сэр, а вы не заговорили со старпомом. Тут я и забеспокоился; потому как таможня-то, смотрю, тихо так обменялась словами с Седвеллом; а там уже, вышедши на мостик, они на него смотрят и как бы не узнают. А теперя, гляньте сами, просто изображают, что обыскивают корабль. Надеюсь, что вы не сочтете, что я напрасно так лез без спросу, сэр; но ставлю свое дневное жалованье против хвоста марлина, Седвелл уже заложил вас.
— Спасибо, боцман, — ответил я. — Я запомню вашу помощь. Пока вы на палубе, приглядывайте за Седвеллом.
Когда боцман отошел, я посмотрел на обоих помощников, а они на меня.
— Над этим придется серьезно подумать, — проговорил я.
— И как, по-вашему, что они сделают? — спросил мистер Армс. Оба они не отводили от меня глаз.
— Именно то, чего вы ждете от них, — сказал я. — Они пошлют шлюпку, чтобы отыскать ваш поплавок. А потом выставят караул, ожидая, когда вы отправитесь за товаром. После чего вас арестуют и отправят на встречу с более чем серьезными неприятностями. Дело ведь не в этих жалких ста фунтах сахарина; они буду мечтать взгреть нас за прошлые успехи. Я бы оставил эту банку на месте. У них нет против вас никаких доказательств, и на банке нет никаких особенностей, которые мог бы подтвердить Седвелл. Словом, пока вас не повязали при попытке извлечь ее, можете спокойно помалкивать себе и улыбаться им. Однако при этом вы потеряете весь свой ценный товар!
Оба помощника отреагировали на мои слова улыбками, которые посторонний наблюдатель назвал бы несколько болезненными.
— Во всяком случае, ничего лучшего вы не можете предпринять, — продолжил я, — а в таком случае приходите сегодня вечером в отель, и я угощу вас обедом, чтобы как-то подбодрить.
Они признали мою правоту и приняли приглашение. В конце концов, никакой другой возможности действий у них уже не оставалось.
Чуть погодя спереди нам просигналила посыльная шлюпка, тут же причалившая к борту. Мальчишка-посыльный прислал мне срочное письмо от владельцев корабля, приглашающее немедленно спуститься на берег по важному делу. Пока я читал его, ко мне подошел старший таможенник, уже собравшийся на берег, и мне пришлось обменяться с ним несколькими словами.
Он со своими людьми, бесспорно, осмотрел корабль в рекордное время. Было уже очевидно, что Седвелл является шпионом таможни, засланным к нам на все плавание туда и обратно, чтобы найти улики против офицеров или самого корабля.
Власти иногда поступают подобным образом (хотя никогда не признаются в этом) в том случае, если подозревают какой-то корабль в контрабанде, хотя не могут собрать никаких доказательств против него.
— Не согласитесь ли доставить меня на берег в вашей шлюпке? — спросил я у начальника досмотра, обмениваясь с ними рукопожатием. — Владельцы корабля срочно вызывают меня на берег.
Он любезно согласился, и я крикнул стюарду, чтобы он принес мой чемодан, который только что собрал в моей каюте.
— Оставляю все дела на вас, мистер, — обратился я к первому помощнику. — Как только покончу с делами, остановлюсь в отеле «Гвалия».
Это было сказано, чтобы он знал, где найти меня, прежде чем отправиться на обед, который я обещал ему и второму помощнику.
Через двадцать минут я уже оказался на берегу и половину пути от причала провел в такси вместе с нашим любезным, но опасным врагом, начальником службы таможенного досмотра. И расставаясь с ним, я все думал, успел ли он уже послать лодку на поиски утопленного сахарина? Странная, едва ли не дружеская схватка идет между нами… странная и не менее опасная от той вежливости и обходительности, с которыми может быть нанесен разящий удар. И вот в этом такси рядом со мной сидит приятный и благовоспитанный человек, который при первой же возможности сделает все от него зависящее, чтобы доставить мне самые серьезные неприятности, в то время как благодаря собственному уму до сих пор мне удавалось обводить его вокруг пальца, о чем знает — и не имеет никаких доказательств — и он сам, и его начальство, время от времени, безусловно, устраивавшее ему, благодаря моим стараниям, изрядные выволочки.
Мне показалось, что в глазах его промелькнула тайная мысль, прежде чем, обменявшись со мной рукопожатием, он сошел на мостовую. Вне сомнения, он уже предвкушал, как этой же ночью поймает нас, плывущих на приманку из утопленной банки с сахарином.
Быть может, при прощании лукавая искорка промелькнула и в моих глазах. «Он будет ждать долго, во всяком случае в том, что касается меня, прежде чем большая банка из-под краски удостоится посещения. Если бы только он знал то, что известно мне». Так подумал я, с улыбкой откидываясь назад.
А потом я погрузился в более серьезные размышления — сотня фунтов сахарина стоит изрядного количества денег. Но такую ставку поставили мои помощники на один-единственный бросок игральной кости в руках таможенников, если так можно выразиться.
Ну, ладно! Ладно!.. И мысли мои обратились к обеду. Во всяком случае, я обещал, что он будет веселым.
Обед нам подали в кабинете ресторана «У Сесиля».
— Мистер Армс и мистер Джеймс, — сказал я, вручая каждому из них по крупной и оттого приятной сумме, — оказия подразумевает веселье с нашей стороны, и, на мой взгляд, наш маленький праздник имеет под собой едва ли не моральное оправдание.
Подчиненные улыбнулись мне, и я поднял бокал.
— Слушайте мой тост: За муку, набитую в банку из-под краски, за шпика, оставленного нами без маски, за два чемодана, в которых уместился товар, за полученный нами навар, за таможенников, надутых нами, за тупицу Седвелла, слышавшего только то, что хотели мы сами, за успех и за нас, и за этот радостный час!
Зарифмовал я свое пожелание, пока дожидался парней, и думаю, что из нескладушки этой все становится ясным. И мы сели пить и веселиться; и пока мы пили, не сомневаюсь, на темных водах реки несколько таможенников, ежась и чертыхаясь, ожидали не торопящихся попадаться в их лапы контрабандистов.
