Все зависело от того, кто отдаст приказ.
Вблизи штаба армии народу было мало, красноармейцы словно избегали появляться на пыльной площади перед зданием штарма, окруженного «ежами» и колючей проволокой – Кузнецов игрался в войну.
Грузовики подъехали и резко затормозили. Добровольцы живо поспрыгивали, держа ППШ в руках. Раздались резкие команды, и морпехи трусцой разбежались, занимая посты – растерявшуюся охрану они игнорировали.
– За мной! – бросил Октябрьский и пошагал в штаб.
Часовые, которых добровольцы небрежно потеснили, и сами отшагнули, узнав командующего флотом.
А в коридорах штаба наблюдалась сутолока, суета и беготня – дядьки в военной форме топали во всех направлениях, разнося бумаги, хлопая дверьми и переговариваясь на ходу.
Сталкиваясь с добровольцами, штабисты приходили в замешательство – они застывали в полном обалдении, и их надо было обходить.
К немалому облегчению Филиппа, командарм Кузнецов находился на месте – он сидел во главе длинного стола, застеленного зеленой скатертью, и нервно курил, стряхивая пепел прямо на расстеленную карту Крыма.
Было заметно, что его покинули и силы, и хоть какая-то уверенность. Движения Кузнецова были очень плавными, заторможенными будто. Иногда он морщил лоб, словно пытаясь вспомнить нечто важное. Выпускал дым и глядел оцепенело, напоминая гадальщика в попытках разглядеть будущее, сокрытое в сизых завитках.
Медленно подняв голову, командарм долго смотрел на вошедших. Потом его взгляд, несколько отстраненный, выразил узнавание.
– Что вам? – спросил Кузнецов.
– Встать! – сухо скомандовал Октябрьский.
Лицо командарма исказила судорога.
– Что? – в глухом голосе командарма прорезалась растерянность.
– Вы арестованы. Сдать оружие!
Кузнецов внезапно и резко переменился – он вскочил, глубоко дыша и наливаясь кровью.
– Да кто вы такой, чтобы судить меня?! – заорал он, напрягая жилы на горле.
– Судить будет трибунал, – отрезал Октябрьский. – Ставка дала вам четкие указания: сосредоточить все силы на перешейке, чтобы не допустить прорыва немецких войск. Вы не исполнили приказ! И теперь по вашей вине фашисты перешли в наступление. Товарищ майор, арестовать его!
– Есть! – бросил Потапов.
Кузнецов бросился торопливо шарить по ящикам стола, разбрасывая бумаги, и выудил «наган». Добровольцы тут же вскинули свои ППШ, но командарм даже не поглядел на них.
Тоненько заскулив, он сунул дуло револьвера в рот, зажмурился, скривился – и нажал на спуск.
Грохнул выстрел. Пуля вошла в мозг, вышибая затылок и брызгая на стену. Командарм рухнул, роняя стулья.
На мгновение застыла тишина.
– Это наилучший вариант, – хладнокровно сказал Октябрьский и оборотился к дверям, замечая бледные лица штабных работников.
Спокойно оглядев их, он произнес:
– Временно, до утверждения Ставкой Верховного Главнокомандования, командующим 51-й Отдельной армией назначается генерал Батов Павел Иванович. Товарищ майор, подежурьте пока здесь. В случае неповиновения или дезертирства поступайте по законам военного времени – расстреливайте на месте.
– Есть, товарищ командующий! – бойко ответил Потапов.
Было заметно, что майор заметно приободрился – смерть Кузнецова сняла все опасения.
– Я к Батову, – обронил Октябрьский.
– Товарищ командарм на передовой, – робко заметил кто-то из штабистов.
– А где же еще быть командарму? – усмехнулся Филипп.
Захватив с собою взвод добровольцев, комфлота занял один из грузовиков и бросил шоферу:
– На аэродром!
Серебристый «ПС-84», он же «Дуглас-Дакота», едва вместил добровольцев. Ровно гудели моторы, перелопачивая все еще теплый воздух.
В одиночестве самолет не выпустили – командир 82-го истребительного авиаполка выслал следом две эскадрильи «И-16», в качестве почетного эскорта.
Лететь было недалеко, и вот степь, стелившаяся внизу, накренилась и словно поднялась к самолету, подставилась под колеса. «ПС-84» вздрогнул, загудел. Прокатился и вырулил.
