за бесполезно болтающиеся ноги, которые недавно унаследовал хозяин, так крепко, как только осмеливался, но они неумолимо выскользали из его хватки. Они летели быстро, быстрее, чем ожидал Ксагор, и все же медленнее, чем следовало бы ожидать от свободного падения. Кроме того, становилось холоднее.
— Осталось недолго, Ксагор, — хрипло прошептал в ухо новый-старый голос хозяина. — Мы приближаемся к теневому надиру.
Несмотря на успокаивающие слова, Ксагор был близок к панике. Он даже вскрикнул от страха, когда хватка на его шее вдруг ослабела, и ноги хозяина выскользнули из его рук. Его зрение застила еще более глубокая чернота, как будто он падал сквозь слои шелестящего шелка. Ксагор в ужасе завопил, когда почувствовал, что его движение начинает замедляться по мере сокрушения этих нематериальных барьеров. Его разум заполнился образом гигантской затененной паутины и его самого, все глубже утопающего в ее тенетах. В центре, бессвязно кричало его напуганное подсознание, таился темный и чудовищный паук, соткавший все это. Ксагор будет закутан в кокон теней, и из него будут вытягивать жизнь, пока не останется лишь замерзшая оболочка.
Ксагор, так называемый развалина, верный слуга своего хозяина, гемункула Беллатониса, подмастерье, изучающий искусство ваяния плоти, сам был квалифицированным мучителем и убийцей. И все же он кричал, как одна из его собственных жертв, пока, наконец, не ударился о мягкую податливую поверхность, и падение прекратилось. Смех хозяина пронизал безрассудную панику Ксагора, словно ледяной клинок. В нем не было той прежней жестокой, бесчеловечной текучести, как в смехе старого хозяина, но присутствовала молодая, дикая нотка, от которой душу точно так же пробирало холодом.
— Открой глаза и оглядись, Ксагор! — приказал хозяин. — Мы прибыли.
Ксагор осторожно открыл один глаз, а затем другой, потом закрыл и открыл их снова, чтобы убедиться в том, что увидел. Вокруг царила беспросветная тьма, такая, что невозможно было сказать, открыты глаза или нет. Он чувствовал, как в холодном воздухе образуется пар от его дыхания, он слышал, как хрипят его легкие, но абсолютно ничего не видел.
— Аэлиндрах… здесь? — слабым голосом спросил он у черноты.
— Точнее, мы перешли в Аэлиндрах, — сказал Беллатонис откуда-то спереди (или сверху? Ксагор не мог разобрать), — хотя ты довольно-таки прав, говоря, что Аэлиндрах здесь. Раньше его здесь не было, так что в определенном смысле он пришел к нам так же, как мы пришли к нему. Интересная перемена, хотя и небеспрецедентная.
Голос хозяина звучал странно: отдавался эхом и одновременно казался приглушенным. Ксагор больше не мог понять, насколько далеко тот находится и в каком направлении. Внутри снова встрепенулась паника.
— Ксагор не может найти хозяина, — немного плаксиво простонал он.
— Попытайся сфокусироваться на звуке моего голоса и меньше полагайся на глаза, — снисходительно посоветовал хозяин. — Твои чувства все еще пытаются приспособиться к царству теней. Законы физики здесь отличаются, и нужно определенным образом… перенастроить свое восприятие, чтобы привыкнуть.
Хотя бестелесный голос оставался глухим, Ксагор обнаружил, что эхо постепенно пропадало, пока хозяин говорил. Это, в свою очередь, облегчило поиск источника звука. Поворачивая голову из стороны в сторону, он уловил серое мерцание в темноте и попытался на нем сконцентрироваться.
— Зрение, слух и, несомненно, все наши прочие чувства смешиваются друг с другом, — продолжал голос хозяина, — вероятно, так же, как свет становится един с его отсутствием в этой среде. Материальность здесь — более зыбкая концепция, ибо без той обычной уверенности, которую дают нам зрение и осязание, становится сложно понять, что реально, а что нереально в том месте, где весьма возможно и то, и другое. В таких обстоятельствах воля — более важный атрибут, чем восприятие физической вещности. Я живу, я дышу, я реален, я существую здесь, потому что таково мое желание. Благодаря своей вере в себя я не поглощаюсь тенями, даже когда становлюсь единым с ними, чтобы существовать в этом царстве. Ты понимаешь, Ксагор? Непонимание может погубить тебя.
Серое мерцание приобрело форму, доступную чувствам Ксагора. Она была всего лишь грубым наброском из размытых линий и неразличимых стертых деталей, но его искаженные ощущения говорили, что хозяин разговаривает с ним с небольшого расстояния. Более того, он почувствовал, что силуэт хозяина стоит вертикально, на ногах, которые были искалечены при крушении «Рейдера» до того, как они проникли в царство теней.
— Теперь Ксагор видит вас, хозяин — нет, Ксагор чувствует вас. Но как хозяин стоит на переломанных ногах?
— Мое состояние покорно моей воле, а моя воля состоит в том, что я должен сам себя передвигать в этом месте.
Ксагор осмотрел себя и понял, что тоже стоит, хотя и не помнил, как поднялся. То, что мгновение назад казалось непроницаемой чернотой, теперь имело текстуру, тысячу слегка различающихся вариаций тени. Мягкость собольего меха и кротовой шкурки, зернистая плотность базальта, слоистая твердость тика, липкая текучесть нефти. Ксагор запоздало осознал, что они находятся на открытой местности, и на краю его восприятия витает легчайший намек на изогнутые стены.
— Хозяин сказал, что Аэлиндрах пришел к нам, а мы к нему. Этот хочет спросить, где мы сейчас, в таком случае?
— Царство теней раздвинуло свои границы и включило в себя часть Комморры, большую, чем та, с которой оно обычно взаимодействует, — ответил Беллатонис. — Могу лишь предположить, что Разобщение каким-то образом… высвободило его. Эта область раньше была частью путевых тоннелей, по которым мы двигались, но теперь эта секция поглощена Аэлиндрахом.
