Жалко его стало, аж сердце зашлось. Я постаралась не будить никого, даже дышала потише.
«Ладно, в первый и последний раз попробую», — подумала я. Один раз можно, а потом ни в какую — хоть заставляйте. Я вынула из кармана камень, встала у Нико в изголовье и, глаз не закрывая, представила, что лежит он здоровый, такой же загорелый, как летом, и на щеках румянец, словно мы только к Фурвьеру взбежали наперегонки. А спит почему? Да набегался и под дуб лег отдохнуть, а потом снова вскочит — и как побежит за мной в догонялки. Обязательно поймает. А я над ушами его смеяться буду, он и вовсе раскраснеется. Так точно я вообразила все, что мне жарко стало, словно я вправду набегалась. Глянула на Нико — порозовел слегка. Ой, святая Бландина! Помоги ему, а? Так уж пусть и в рыцари идет, лишь бы веселый был да не помер!
Нико пошевелился и один глаз открыл.
— Шшу, я тебе снюсь, — шепнула я и выскользнула за дверь. Таким же путем, через крышу, пробралась я обратно в наш дом. И отец, и матушка еще разводили храп на все голоса, причмокивали сестрицы, да сопел брат. Только отцовы подмастерья зашевелились на мансарде. И чего им не спится в такую рань? Я поторопилась на улицу.
Город неохотно просыпался. Вон пекарь окно открыл у лавки, вон тетка с сизым носом гуся в корзине на рынок понесла. Серый рассвет продрался сквозь тучи и, как седой еврей в желтой шапке, распустил по небу пышную серебряную бороду. Хмуро было, а все теплее, чем в тот день. Зима давеча поперек своего часа наступить решила да испугалась криков на Гургийоне, ушла в горы.
При мысли об убитых и раненых у меня засосало под ложечкой, в голове загудело. Все же врет старуха — не могла я такое сделать! Я же не злая, я маленькая еще. У меня даже свадьба будет ненастоящая, мы с Нико только через пару лет в одной кровати спать станем, а может, и позже, уж как родители скажут. Разве ведьмы такие бывают — такие, как я?
Как ни уговаривала я себя, а подходить к тупику Тюрке было страшно, прям оторопь брала. Но я точно знала — надо идти туда, где взяла проклятый рубин, а зачем именно, пока не решила. Когда я, прихрамывая, добралась до жуткого места, его уж было не узнать. Народ сновал по делам, словно ничего и не случилось накануне. Мостовую густо присыпали свежей соломой — где тут лужами собиралась кровь, не догадаешься. Ни обломков, ни трухи не осталось. Там, где была стена, каменщики усердно орудовали мастерками под надзором старшего и уже выложили камни в несколько рядов. Я подошла ближе.
— О! Клементина! — крикнул крепкий мальчишка, что подносил камни. Он что-то шепнул старшему и подбежал ко мне.
— Привет, Франциск, — ответила я. — Спасибо тебе. Маман рассказала, что вы с Жискетой для нас сделали.
Франциск зарделся от удовольствия и смял в руках шапку:
— А чего ж… Ты б тож… Того…
Странный он, почему-то не краснеет так, когда Нико ослом лопоухим обзывает. Ну да ладно.
— А мы тут стену новую возводим, — сообщил Франциск. — Архиепископ велел, чтоб на века. И чтоб до нового мороза поставили. Толстая будет, крепкая. Заместо той, трухлявой.
Я закусила губу:
— Правду говорят, что много народу тут поубивало?
— Ровно дюжину. Даже герцога Бретани раздавило. А покалечилось куда больше. Как там Нико?
«Вовсе это не я. Это стена старая виновата», — повторила про себя я и с грустью ответила:
— Лежит.
Франциск, видимо, решил меня отвлечь:
— А знаешь, почему завалы разобрали так быстро? Добровольцев было много. Говорят, бесценный карбункул, камень такой, из Папиной тиары выпал. Вот все и бросились помогать, черт их дери. Но не нашли пока. Даже наши рабочие в два глаза под ноги смотрят. Глядишь, и я подберу. Разбогатею.
— Не нужен он тебе, — ответила я. — Такие сокровища только беды приносят.
Я взглянула на серый раствор, что замешивал один из рабочих, и меня посетила мысль.
— А это что? — спросила я.
— Известка с цымянкой. Мы на нее камни кладем.
— А можно я один камешек положу? Я же упала тут. И Нико. Вдруг он так быстрее выздоровеет?
— Вымажешься вся.
— Ничего.
— Погоди. — Франциск резво подбежал к мастеру, обмолвился парой фраз и махнул мне рукой: — Давай сюда.
Рабочие участливо смотрели на меня, пока я тащила камень и укладывала, одобрительно похлопали, когда я замазала его сверху раствором — от души — так, чтоб сел в новую стену накрепко. Они только одного не заметили, да и не дано им было — как я обмакивала рубин в известку и укладывала его в середину, под новый камень. Куда им — я же представила, что по небу летит красная птица, и все разом задрали головы. Ах, какую красивую птицу я представила! Лопни мои глаза!
Довольная, я вытерла о ветошь руки. Все, не быть мне ведьмой! Нико поправится! А рубин мне не нужен. Пусть я и знаю, что лежит он посередке
