Замена

– Вы умираете, Витглиц. Вы ищете, на ком сорваться, – вдруг сказал Старк. – Мне страшно даже сидеть в одном помещении с вами, но… Мне вас жалко, Витглиц.

«Страшно? Жалко?» Я сглотнула.

Старк открыл тумбу стола и достал оттуда бутылку, потом – два больших стакана. Я не видела цвет жидкости. «Толстое дно, низкие края – для виски», – вертелось в голове. Все пьют виски, теперь и мне нальют.

– Настя уверяла, что вы не боитесь смерти, – сказал инспектор, наливая напиток. – Что вам все равно. Я тоже знаю, что вы солдат… Нет, не поправляйте меня! Вы солдат, да, но, будем откровенны, вы боитесь.

Он говорил обо мне с Анастасией Мовчан, я не собиралась его поправлять, я не знала, что я чувствую, и только снова был неправильный запах спирта. Не больничный – не запах из детства, не запах боли.

Запах взрослой пьяной жизни.

– Пейте, – сказал Старк, подвигая мне стакан. – Да пейте же!

Он почти кричал на меня с горькой улыбкой. И я взяла стакан.

– Опухоль, – сказал Матиас Старк, поднимая свой стакан. В свете экрана жидкость казалась зеленой. – Химиотерапия. Опыты.

Он вбивал в меня гвозди – не в крышку гроба – в меня.

– Снова опыты. И, будто этого мало, – Кристиан Келсо… Да выпейте вы!

Я вздрогнула и проглотила виски. Меня затошнило – от огня в горле, от болезненного взгляда небритого садовника.

– Вам разрешили стать учительницей – как вы и хотели, но только для того, чтобы вы убивали…

Старк покачал головой. Я слушала свой некролог – неофициальную его версию, и мне вдруг захотелось заплакать.

– Никто не заслуживает так жить, Витглиц. И тем более – так умирать… – он подался вперед: – Чего вы хотите? Хотите больше узнать о маленьком Куарэ? Я дам вам на него все, что попросите! Хотите, я сделаю так, что он упадет к вашим ножкам? Хотите?! Только прошу вас, не травите свои… Последние дни сведением счетов с коллегами!

Огненный яд расходился по телу, согревая. «Он даст мне Куарэ».

Матиас Старк поморщился и отставил стакан в сторону:

– Гадость какая… Вы ошиблись, Витглиц. Ошиблись – и всё, никто не имеет права вас осуждать за такое. Просто доживите, сколько вам отпущено – и доживите достойно, я вас очень прошу.

Глаза были сухими. Я моргала, рискуя лишиться линз, но все впустую: слезы не шли.

– Почему вы говорите все это?

– Я глава службы безопасности, Витглиц… Соня? Можно?

Я кивнула. Лицевые кости налились тяжестью.

– Соня… В России так называют маленького грызуна, вроде мышки… Вот такая маленькая, знаете? А, да, вы, конечно же, знаете. Так вот, Соня. Я глава службы безопасности, и сейчас безопаснее всего – быть с вами честным. Прошу вас, забудьте эту ошибку.

…Уже в своем кабинете я опустилась на стул, вжимая ладонь в грудь: сердце рвалось выпорхнуть из грудной клетки – слишком легкое, слишком быстрое. «Зачем я пила?» – думала я и вспоминала заботливые слова начальника службы безопасности. «Никто не может меня винить».

Я ошиблась.

А он – он меня заговорил.

Я встала и прошлась, опираясь на шкаф. Спиртное раскачивало мир, придавало звукам шагов неправдоподобные цвета. Матиас Старк сказал, что я солдат, и я помнила устав. Ангел – это М-смесь. Это синий код. Это тревога и блокировка помещений. Это Белая группа, которая прикрывает проводника.

Это не засада у туалета, не бойня у лестницы. Не попытка скрыть все за моим состоянием.

Я повела плечами: мерзко. Противно. Хотелось вырвать из памяти виски и разговор с инспектором, который играл в опекуна. Я поднесла ладонь к глазам и без удивления увидела карминную дрожь – теперь главное не коснуться ничего лишнего.

«Лучше коснуться одного небритого лица». Меня трясло: дикое, кипящее ощущение, которому требовался выход. Мне нужно было поговорить с директором Куарэ. Нужно было понять, что произошло, нужно было принять этот день.

Мне нужно было сказать кому-то, что я умираю.

«Я умираю», – это неожиданно помогло. Я еле успела склониться над урной.

Я отдышалась и нащупала в столе упаковку влажных салфеток. Упрямые толчки в желудок все не прекращались, и так некстати зашлась в приступе ELA. «Я умираю прямо сейчас», – мелькнула испуганная мысль. Стало совсем темно, совсем тихо.

Кажется, я что-то сделала – и очнулась.