Я ждала, убрав прядь волос с шеи. Холодное касание ваты, режущий запах спирта, укол. Если бы могла себе позволить, я бы попросила успокоительное.
– Через две минуты ты перестанешь слышать. Держись за Куарэ, пока будут… Побочные эффекты. Там все равно все пьяные, так что…
Звук пропал немедленно. Мовчан шевелила губами, я пыталась разобрать хотя бы намек на гул – гул заложенных ушей; намек на звон – звон разорванных барабанных перепонок. Ноль, абсолютный и полный ноль децибел. Я озиралась. Комната плыла, и я не сразу разобрала, что пропало из поля зрения вместе со звуками. Мир подергивался, предметы оставляли за собой следы, которые тянулись и пропадали только спустя время. Если быстро крутить головой, подумалось мне, я окажусь среди призраков вещей.
Вытянув руку, я щелкнула пальцами. Сопротивление кожи, удар среднего пальца в основание большого. Дрогнули звенья крупного браслета-цепи на запястье.
Глухота была полной и черной, как моя паника, как слабость в коленях.
За дверью стоял Куарэ – один в полутемном коридоре, где не светились даже звуки. Он поднял брови и, улыбнувшись, что-то сказал, но я покачала головой.
Так нечестно, но так легче.
10: Королевство кривых
Люди были повсюду. Их движения, их взгляды, их запахи сбивали меня с ног. Они говорили, держась за плечи, их рты были разорваны в крике. Они дышали друг другу в волосы – немытые, уложенные, просто растрепанные, а ниже все размывалось. Сплошная масса колышущейся одежды, горячей и упругой. Кожа – давно мертвая, состроченная, – и еще живая, вся в разводах грязи и татуировок.
Их руки дрожали – от возбуждения, от страха, от громкости, от избытка гормонов. Казалось, я пытаюсь идти против потока, куда бы ни шла. Их передвижениями руководили течения, сути которых я не могла понять. Безмолвие подавляло – и радовало. Ноздри разъедал смрад толпы: я поминутно ждала никотинового шока. Мне навстречу двигались глаза. Я пасовала перед деталями, мир потерял краски, мир обрел страх, но глаза – глаза оставались глазами.
Я видела в них отголоски мыслей. Это пугало.
В немом кошмаре из взглядов и вони растворялось почти все: мне оставались только опухоль и Куарэ.
Мир вибрировал, потому что кожа тоже может слышать. Басы ритмично сдавливали меня в огромном кулаке, и в такт им содрогалась ELA. Снаружи хлестали удары спрессованной музыки, навстречу им – к нервам, к коже – стремились волны боли.
Я ощущала все остро, замедленно и как во сне. Я действительно верила в нереальность происходящего: бесшумные крики, глаза, музыка, оседающая на кожу. Конечно, на самом деле все было просто – достаточно прикрыть глаза: в ослепительном мареве, в суперструктуре из узлов и паутины человеческих «я» просматривались синие нити.
Ангел рос, медленно и неуклонно, его пьянил наркотик из личностей, которые распадались вокруг.
В экстазе.
В наркотическом угаре.
В желании.
В танце.
Он не поглотил никого, его микрокосм был сравним с микрокосмом человека – пока сравним. Он, вероятно, все еще похож на человека, иначе к нему уже летели бы ракеты. Десятки «пока», десятки «недо», но концерт совершал невозможное: я видела голубые нити, вплетенные в личности танцующих. И я понимала, что это не сон.
Куарэ втискивался в невидимые проходы между телами, я шла за ним. Касания музыки, касания рук, бедер. Анатоль боялся идти впереди, но все-таки шел к сплетению нитей. Он продвигался сквозь толпу, которая смыкалась за ним, почти разъединяя наши руки.
Его глаза я видела только раз, мельком. Он обернулся, повернулся прожектор – и все.
Куарэ боялся, меня трясло. А Ангел… Ангел совершал невозможное: он создавал вокруг себя мир. Между ударами неслышимых волн, между тошнотворными касаниями я пыталась думать: пыталась понять, почему все так.
Почему… И тотчас наткнулась взглядом на Ангела. Он танцевал, как дерево в грозу.
Всегда прикованные к полу ноги. Я не видела ступней.
Вспышка.
Он гнется в поясе не как человек. Как шарнирная конструкция.
