«Тем более Гилкрист велел не откладывая сориентироваться во времени».
Трое слуг подкинули в очаг поленьев и растопки, огонь заполыхал с новой силой, отбрасывая на стены огромные причудливые тени. Агнес возбужденно вскочила, а кто-то из юнцов, сплетя руки, изобразил силуэт кролика.
Мистер Латимер говорил, что современники устраивали гадание по теням от святочного полена. Знать бы, что готовит им судьба... Особенно сейчас, когда Лорд Гийом в беде и семье грозит опасность.
У осужденных преступников король отбирал все земли и имущество. Придется им бежать во Францию или идти в нахлебники к сэру Блуэту и терпеть злорадные усмешки мажор-домовой жены.
А может, лорд Гийом сейчас прискачет домой и привезет Агнес сокола. И они будут жить долго и счастливо. Все, кроме Эливис. И Розамунды. Что же с ней-то станется?
«Сталось», — поправила себя Киврин. Все уже случилось. Суд уже состоялся, лорд Гийом вернулся и узнал про Эливис и Гэвина. Розамунду уже выдали за сэра Блуэта. А Агнес выросла, вышла замуж и умерла в родах от заражения крови, холеры или воспаления легких.
«Они все давно мертвы», — напомнила себе Киврин. Они уже семь сотен лет как мертвы.
—Смотрите! — взвизгнула Агнес. — Розамунда без головы! — Она показывала пальцем на пляшущие по стенам искаженные силуэты. Тень Розамунды, причудливо вытянутая, заканчивалась у плеч.
Один из рыжеволосых парней подбежал к Агнес.
—У меня тоже нет! — возвестил он, приплясывая на цыпочках и дурачась со своей тенью.
— Розамунда, ты безголовая! — радостно крикнула Агнес. — Ты умрешь до конца года.
— Перестань! — Эливис бросилась к дочери. Остальные обернулись.
— У Киврин есть голова, — не унималась Агнес, — и у меня есть, только у бедняжки Розамунды нет.
Эливис стиснула дочкины плечи.
— Глупые забавы! Перестань так говорить.
— Но тень... — Агнес насупилась, готовясь заплакать.
— Сядь тихонько рядом с леди Катериной и не озорничай, — велела Эливис. Она почти силком усадила девочку на лавку. — Ты слишком разбушевалась.
Агнес прижалась к Киврин, решая, стоит ли поднимать рев. Киврин, сбившись со счета колокольных ударов, продолжила с того места, на котором прервалась. Сорок шесть, сорок семь.
— Хочу свой бубенец, — заявила Агнес, сползая с лавки.
— Нет-нет, посиди спокойно. — Киврин взяла ее на колени.
— Расскажи мне про Рождество.
— Не могу, Агнес, я не помню.
—Ты совсем-совсем ничего не помнишь? И ничего мне не расскажешь?
«Все помню, — подумала Киврин. — Магазины, заваленные лентами, атласом, блестящей упаковочной бумагой, бархатом всех цветов и оттенков — красного, золотого, синего, синее даже, чем мое окрашенной вайдой платье. И везде яркие огни и музыка. Колокола на Большом Томе и башне Магдалины. Рождественские гимны».
Она вспомнила карильон на Карфаксе, вызванивающий «Полночью ясной», и заигранные до дыр фоновые записи гимнов в магазинах на Хай-стрит. «Эти гимны еще даже не написаны», — подумала Киврин. Ей отчаянно захотелось домой.
— Я буду звонить в колокольчик, — канючила Агнес. — Повяжи мне его. — Она подставила запястье.
— Повяжу, если приляжешь рядом и отдохнешь немного, пообещала Киврин.
Агнес снова насупилась, обиженно выпячивая нижнюю губу.
— Спать ложиться?
— Нет. Я расскажу тебе сказку, — ответила Киврин, отвязывая колокольчик от собственной руки, куда она прикрепила его, чтобы не потерялся. — Жила... — Девушка запнулась, прикидывая, существовал ли в 1320 году зачин «жили-были» и какие сказки рассказывали в те времена детям. Наверное, про волков и про ведьм, которые обугливались от капли елея.
— Жила-была девица, — начала она, завязывая на пухлой ручонке Агнес красную ленту, которая уже размахрилась по краю. Вряд ли тесьма выдержит новые завязывания-развязывания. — Жила она...
— Это та самая девица? — раздался у нее над ухом женский голос.
Киврин подняла голову.
Перед ней стояла леди Ивольда, из-за которой выглядывала Имейн. Мегера окинула Киврин пристальным неодобрительным взглядом и покачала головой.
