— Нет, это не дочь Ульрика. Та была ниже и темнее.
— И не из Ферреров? — спросила Имейн.
— Та умерла. Вы ничегошеньки о себе не помните? — осведомилась Ивольда.
— Нет, сударыня, — вовремя спохватившись скромно опустить глаза долу, ответила Киврин.
— Ее стукнули по голове, — подсказала Агнес.
— Но вы помните свое имя и не забыли, как разговаривать. Вы из приличной семьи?
— Я не помню своих родных, сударыня, — благонравным голоском проговорила Киврин.
— Говор западный, — хмыкнула Ивольда. — Вы посылали в Бат за вестями? — обратилась она к Имейн.
— Нет. Невестка дожидается прибытия моего сына. Из Оксенфорда ничего не слышно?
— Нет. Там все хворают, — ответила Ивольда.
К ним подошла Розамунда.
— Вы знаете родных леди Катерины, леди Ивольда? — спросила она.
Мегера повернулась к ней с кислым выражением лица.
— Нет. Где брошь, которую подарил тебе мой брат?
— На... на плаще, — запинаясь, проговорила Розамунда.
— Тебе настолько не дорог его подарок?
— Сходи принеси, — распорядилась леди Имейн. — Я хочу взглянуть.
Розамунда вздернула подбородок, но покорно отправилась в сени, где висели плащи.
— Она воротит нос и от его подарков, и от него самого, — упрекнула девочку Ивольда. — За ужином с ним и словом не перемолвилась.
Розамунда вернулась, неся зеленый плащ с приколотой к нему брошью, и без слов протянула его Имейн.
—Я тоже хочу! — всунулась Агнес. Розамунда повернула брошь к ней.
Круглое золотое кольцо, усыпанное красными каменьями, крепилось на булавку без застежки, просто продевалось в ткань. По ободку кольца шла гравировка: «lо suiicen lui dami аmо».
— Что тут написано? — спросила Агнес, тыкая пальцем в опоясывающие брошку буквы.
— Не знаю. — «И не хочу знать», — ясно говорил тон Розамунды.
Ивольда стиснула зубы, и Киврин поспешила прийти на помощь. «От друга милого приветом буду», — перевела она и тут же осознала с ужасом, какого сваляла дурака. Она посмотрела на Имейн, но та, кажется, ничего не заметила.
—Такие слова надобно носить на груди, а не вешать в чулане, — сняв брошку с плаща, Имейн приколола ее Розамунде на лиф.
— И сидеть подле моего брата, как подобает невесте, — подхватила Ивольда, — а не тешить себя детскими забавами. — Она простерла руку к очагу, где в полудреме развалился Блуэт, которого явно разморило после вылазок на пивоварню. Розамунда затравленно оглянулась на Киврин.
— Ступай поблагодари сэра Блуэта за щедрый подарок, — ледяным тоном велела Имейн.
Отдав Киврин плащ, Розамунда поплелась к очагу.
— Пойдем, Агнес, — позвала Киврин. — Тебе нужно отдохнуть.
—Я дождусь, пока отзвонят по дьяволу, — заявила девочка.
—Леди Катерина, — начала Ивольда, как-то странно подчеркнув слово «леди», — вы сказали, что ничего не помните. Однако надпись на броши вы прочли без труда. Вы знаете грамоту?
«Знаю, — мысленно ответила Киврин. — Хотя здесь ее знает не больше трети населения, а из женщин и того меньше».
Она украдкой посмотрела на Имейн, которая разглядывала ее с тем же выражением лица, что и в первый день, когда щупала ткань платья и изучала ее руки.
— Нет, — взглянув Ивольде в глаза, ответила Киврин. — Мне даже «Отче наш» не осилить. Ваш брат сам поведал, что означает надпись, когда вручал брошь Розамунде.
— Нет, он ничего не говорил, — вмешалась Агнес.
— Ты тогда бубенчик рассматривала, — возразила Киврин, понимая, что леди Ивольда все равно нипочем не поверит, сама спросит у брата и уличит ее во вранье.
Ивольду, впрочем, объяснение удовлетворило.
— Конечно, откуда ей знать грамоту? — поделилась она с Имейн, беря ее под руку и направляясь вместе с ней к сэру Блуэту.
Киврин обессиленно опустилась на лавку.
— Повяжи мне бубенец! — потребовала Агнес.
— Не повяжу, пока не уляжешься.
