ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Невозможно, — возразил Дануорти.
— 1348-й? — изумленно переспросила Мэри. — Это как? Это же год начала чумы.
«Она не могла угодить в 1348-й, — пронеслось в мыслях у Дануорти. — Эндрюс говорил, максимальный сдвиг не превышает пяти лет. А координаты Пухальски были верными».
— 1348-й? — повторила Мэри, глядя на экраны за спиной Бадри, будто надеясь, что он по-прежнему бредит. — Вы уверены?
Бадри кивнул.
— Я сразу почуял неладное, когда увидел сдвиг... — Он будто сам не верил своим словам.
— Даже максимальный сдвиг не перекинул бы ее в 1348-й, — вмешался Дануорти. — Эндрюс сделал мне проверку параметров. Он говорит, что максимум — пять лет.
Бадри покачал головой.
— Это не сдвиг. Сдвиг там всего четыре часа. Слишком маленький. А минимальный на такую дальнюю переброску должен быть не меньше сорока восьми.
«Получается, Бадри пугало не то, что сдвиг слишком большой, совсем наоборот. А я не догадался спросить Эндрюса про минимальный сдвиг, меня интересовал только максимум».
— Я не знаю, как так вышло, — продолжал Бадри. — У меня трещала голова. Все время, пока я настраивал сеть, просто раскалывалась.
— Это из-за вируса, — механически проговорила Мэри, которая стояла как громом пораженная. — Головная боль и дезориентация. — Она опустилась на стул у койки. — 1348-й...
1348-й. У Дануорти путались мысли. Столько волноваться, не заразилась ли Киврин гриппом, тревожиться насчет сдвига, а она все это время была в 1348-м. В том самом, когда в Оксфорд пришла чума. Под Рождество.
— Этот чересчур маленький сдвиг меня сразу насторожил, — повторил Бадри. — Поэтому я вывел координаты и...
—Ты же говорил, что перепроверял за Пухальски, — начал Дануорти грозно.
— Он всего лишь стажер. Он никогда не проводил удаленок. А Гилкрист вообще не ведал, что творит. Я пытался вам сказать. Она что, не пришла на стыковку? — Бадри беспокойно посмотрел на Дануорти. — Почему вы ее не вытащили?
— Мы не знали, — глухо проговорила Мэри. — Вы нам так и не успели ничего сообщить. Вы лежали в бреду.
—Чума унесла пятьдесят миллионов жизней, — свирепел Дануорти. — Половину Европы.
—Джеймс... — предостерегающе сказала Мэри.
—Я пытался вам сообщить, — оправдывался Бадри. — Потому и прибежал тогда. Чтобы вытащить ее до того, как она уйдет со стыковки.
Он пытался сообщить. Он пробежал до самого паба. Летел под дождем без пальто, расталкивая прохожих, не обращая внимания на свертки и зонты, примчался промокший. Продрог так, что зуб на зуб не попадал. «Что-то не так».
Он старался достучаться. «Погубила половину Европы». «Это все крысы» и «какой сейчас год?». Он силился предупредить.
— Если сдвиг ни при чем, то остаются только координаты... — упираясь обеими руками в спинку кровати, проговорил Дануорти.
Бадри вжался спиной в подушки, будто загнанный в угол зверь.
— Ты уверял, что Пухальски не ошибся.
— Джеймс... — вновь предостерегла Мэри.
— Другой накладки, кроме координат, быть не могло, — повысил голос Дануорти, — иначе переброска бы не состоялась. Ты сказал, что дважды все перепроверил! Ты говорил, что ошибок нет!
— Верно, — подтвердил Бадри. — Но я все равно беспокоился. Боялся, что он мог напутать в сидерических данных, которые не показываются в координатах. — Его лицо стало землистым. — И я ввел все заново. Сам. Утром перед переброской.
Утром. Когда у него «трещала голова». Когда уже подкрадывались жар и бред. Перед глазами Дануорти вновь встала картина: Бадри сидит перед терминалом и что-то набирает, хмуря брови и уткнувшись взглядом в экран. «Все было на моих глазах. Я стоял и смотрел, как он отправляет Киврин во времена чумы».
— Я не знаю, как так вышло, — повторил Бадри. — Наверное, я...
— Чума уносила целые деревни, — произнес Дануорти. — Люди гибли в таком количестве, что некому было хоронить.
—Оставь его, Джеймс, — увещевала Мэри. — Он не виноват. Он был уже болен.
