Киврин бросила щепотку в очаг, с самого краю, посмотреть, что будет. Огонь пыхнул желтым облаком, от которого у Киврин запершило в горле даже через повязку. Клирик стал хватать ртом воздух, а Имейн в дальнем углу зашлась надрывным сухим кашлем.
Киврин надеялась, что запах тухлых яиц через минуту-другую выветрится, однако желтое облако так и висело в воздухе, разъедая глаза. Мейзри, кашляя в передник, выскочила во двор, а Эливис увела Имейн и Агнес на чердак.
Подперев входную дверь поленом, Киврин принялась махать тяжелой кухонной салфеткой, и немного погодя воздух слегка очистился, хотя в горле по-прежнему першило. Клирик кашлял не переставая. Розамунда кашлять перестала, пульс у нее замедлился настолько, что Киврин едва его нащупала.
— Я не знаю, что делать, — пробормотала она, сжимая сухое и горячее запястье девочки. — Я все перепробовала.
Кашляя, в зал вошел Рош.
— Это сера, — объяснила Киврин. — Розамунде хуже.
Он взглянул на девочку, потрогал пульс и снова вышел. Киврин это обнадежило. Он бы не оставил ее, будь дела по-настоящему плохи.
Через несколько минут он вернулся — в ризе, с елеем и виатиком в руках.
— Что такое? Мажордомова жена скончалась?
Он покачал головой.
— Нет! — Киврин увидела, на кого он смотрит, и вскочила на ноги, закрывая от него Розамунду. — Не дам.
— Она не должна умереть без отпущения грехов.
— Розамунда не умирает!
Однако она лежала как мертвая — потрескавшиеся полураскрытые губы, немигающие потухшие глаза. Желтоватая восковая кожа туго натянулась на заострившихся скулах. «Нет, — в отчаянии подумала Киврин. — Я должна что-то сделать. Ей ведь всего двенадцать...»
Рош шагнул вперед с чашей для причастия, и Розамунда воздела руку, будто в мольбе, но тут же уронила.
— Мы должны вскрыть бубон, — решилась Киврин. — Надо выпустить отраву.
Она думала, Рош откажется, возразит, что сперва нужно соборовать и отпустить грехи, но священник промолчал. Поставив елей и чашу на пол, он пошел за ножом.
— Поострее! — крикнула вслед Киврин. — И вина.
Сама она тем временем снова принялась кипятить воду. Принесенный нож она промыла, поливая из ведра и отскребая налипшую у рукоятки грязь ногтями. Потом, обернув ручку полой своего сюрко, Киврин накалила лезвие на огне и обдала кипятком, затем вином и снова кипятком.
Они переложили Розамунду поближе к огню. Рош опустился на колени, Киврин осторожно закатала рукав Розамундиной рубахи, подоткнув ткань под плечо как подушку. Рош вытянул руку Розамунды за голову, являя бубон на свет.
Он был размером с яблоко, и все плечо вокруг распухло и воспалилось. По краям нарыв стал мягким, как желе, но сердцевина еще оставалась твердой.
Киврин откупорила бутыль принесенного Рошем вина, смочила тряпицу и осторожно промокнула ею бубон. Он выпирал из-под кожи, будто камень. Киврин опасалась, что даже сталь его не возьмет.
Она занесла нож над бубоном. Страшно. Страшно задеть артерию, пустить инфекцию в кровь, совершить непоправимое.
— Она уже не чувствует боли, — произнес Рош.
Киврин посмотрела на девочку. Та не шелохнулась, даже когда Киврин надавила на бубон. Она смотрела сквозь них на что-то жуткое. «Хуже не будет, — поняла Киврин. — Даже если я ее убью, хуже теперь не будет».
—Держите ее руку, — велела она Рошу, и тот прижал тонкое запястье и предплечье к полу. Розамунда по-прежнему не шевелилась.
«Два точных быстрых надреза», — настраивала себя Киврин. Вдохнув поглубже, она коснулась бубона лезвием.
Розамунда дернула плечом, уворачиваясь от ножа, тонкие пальцы скрючились.
— Что вы делаете? — прохрипела она. — Я все скажу отцу!
Киврин отдернула нож. Священник ухватил руку Розамунды и снова припечатал к полу. Она слабо замахнулась на него другой рукой.
— Я дочь Гийома д’Ивери! Вы не смеете со мной так обращаться.
Киврин, стараясь ни обо что не задеть ножом, отползла в сторону и поднялась на ноги. Рош поймал вторую руку Розамунды и без труда зажал оба запястья одной своей ладонью. Девочка сделала слабую попытку лягнуть Киврин. Чаша перевернулась, вино для причастия потекло на пол, собираясь в темную лужицу.
— Придется ее связать, — сказала Киврин и только тут осознала, что стоит с занесенным в воздухе ножом, как убийца. Завернув его в заготовленную Эливис тряпицу, она разорвала еще одну на тонкие полоски.
Рош стянул руки Розамунды за головой, а Киврин примотала ее ноги к перевернутой скамейке. Розамунда не сопротивлялась, но когда Рош задрал ей рубаху до плеч, выпалила:
—Я тебя знаю! Ты разбойник, который напал на леди Катерину.
