— Вроде нет. Но продрогла вся. Закутайте ее в мой плащ.
Священник неуклюже снял накидку с плеч Киврин и укрыл ею Агнес.
— Я пряталась от разбойника, — изворачиваясь у Киврин на руках, сообщила девочка.
— Какого разбойника?
— Который напугал тебя в церкви. Мейзри говорит, он приходит, хватает всех и насылает синюю хворь.
— Нет никакого разбойника, — успокоила ее Киврин, думая про себя: «Вот доберусь до этой Мейзри, я из нее душу вытрясу». Она встала, и Агнес ухватилась за ее шею покрепче.
Рош ощупью добрался до боковой двери. Голубоватый свет заструился внутрь.
— Мейзри сказала, что разбойник забрал моего песика, — дрожа, пролепетала Агнес. — Но меня он не нашел. Я спряталась.
Киврин вспомнила обмякшее в ее руках черное тельце щенка со струйкой крови из уголка пасти. «Нет». Обмирая, она заторопилась к дому по снежной пустоши. «Агнес дрожит, потому что промерзла в холодной церкви». Щека, уткнувшаяся в ее шею, была как лед. «Это от слез», — сказала себе Киврин и спросила Агнес, не болит ли у нее голова.
Девочка молча не то кивнула, не то мотнула волосами, уткнувшись лбом Киврин в плечо. «Нет», — похолодела Киврин и ускорила шаг. Мимо мажордомовой лачуги, во двор. Рош торопился следом.
—Я ведь не ходила в лес, — произнесла Агнес в сенях. — Это непослушная девочка ходила, не я.
—Да. Но все кончилось хорошо. Отец нашел ее и забрал домой. И они жили долго и счастливо, — усадив Агнес на скамью у очага, она расстегнула красную накидку.
— И больше она никогда не ходила в лес, — подсказала девочка.
— Больше никогда. — Киврин стянула с нее мокрые башмаки и чулки. — Ложись, — велела она, расстилая свой плащ рядом с очагом. — Я принесу тебе горячего супу. — Агнес послушно улеглась, и Киврин укутала ее полами плаща.
От супа Агнес отказалась и почти тотчас же заснула.
— Она простудилась, — не допускающим возражений тоном сообщила Киврин Рошу и Эливис. — Полдня на улице. Конечно, простыла.
Но когда Рош пошел служить вечерню, она раскутала Агнес и начала ощупывать под мышками и в паху. Даже перевернула и посмотрела на всякий случай, нет ли нарывов между лопаток, как у цинготного мальчонки.
Рош не звонил в колокол. Он вернулся с потрепанным одеялом, снятым, видимо, с собственной постели, и, сбив его в тюфяк, переложил Агнес.
Вечерню звонили остальные колокола. Оксфордский и в Годстоу, и тот, что на юго-западе. Колокольная пара из Курси молчала. Киврин тревожно оглянулась на Эливис, но та не слушала звон. Она смотрела поверх Розамунды в сторону сеней.
Колокола смолкли — и тут зазвонили в Курси. Звон был странный, приглушенный и протяжный. Киврин посмотрела на Роша.
— Это погребальный?
— Нет, — глядя на Агнес, ответил он. — Эго святой праздник.
Киврин потеряла счет дням. Епископский посланник уехал рождественским утром, затем нагрянула чума, а после этого все слилось в один бесконечный день. Четверо суток, посчитала Киврин. Четверо суток прошло.
Она хотела попасть в прошлое именно под Рождество, потому что в это время много церковных праздников, любой крестьянин подскажет, какой день на дворе, и она уж точно не пропустит стыковку. «Гэвин уехал за подмогой в Бат, мистер Дануорти, — объяснила она мысленно, — а епископский посланник забрал всех лошадей, и я не знаю, где переброска».
Эливис, встав, прислушивалась к звону.
— Это из Курси? — спросила она отца Роша.
—Да. Не бойтесь. Это день Невинных Младенцев Вифлеемских.
Избиение младенцев, подумала Киврин, глядя на Агнес. Девочка спала. Дрожать она перестала, но по-прежнему вся горела.
Стряпуха что-то выкрикнула, и Киврин зашла в выгородку, посмотреть, что с ней. Приподнявшись на своем тюфяке, она силилась встать на ноги.
— Мне надобно домой, — заявила она.
Киврин уговорила ее лечь обратно и принесла воды. В ведре почти ничего не осталось, поэтому Киврин подхватила его и направилась к двери.
— Скажи Киврин, пусть придет, — позвала вдруг Агнес, сев на одеяле.
Киврин поставила ведро на пол.
—Я здесь. — Она опустилась на колени рядом с девочкой. — Вот я, тут.
Агнес посмотрела на нее, раскрасневшаяся, сердитая.
— Если Киврин не придет, меня заберет разбойник. Позови ее!
