— Да ничего. Только разве радио может само собой включаться?
Ситон пожал плечами.
— Еще до Херефорда[18] я служил в десанте. Однажды ночью мы втроем несли дозор на КПП на лесной дороге у Кроссмаглена. Никаких данных о передвижениях «прово»[19] мы не получали. Словом, обычное дежурство. Я как раз сменился, тянул себе тихонечко пиво и слушал плеер. Вот тут-то они и ударили по нам минометным снарядом. Оба моих подчиненных погибли. Взрывом их просто выдернуло из обмундирования, а клочки тел разметало по деревьям. У меня же — ни царапины. С тех пор я не могу слышать эту песню. А когда радио на кухне само включилось, то звучала именно она.
— Что за песня? — спросил Ситон, хотя уже знал ответ.
— Джон Леннон. «Imagine». — Мейсон встал и сунул руку в карман брюк. — Я ведь даже не предложил тебе выпить, Пол. Выпьешь что-нибудь?
— Ты говорил, две. Ты сказал, вчера ночью случились две странные вещи.
— Да, случились. Когда я выключил радио и поднимался к себе по лестнице, мне послышался удар колокола. Всего один. Но такой громкий. Ни одной уитстейблской звоннице это не под силу.
— Я, пожалуй, выпил бы виски, — сказал Ситон.
Мейсон отошел к бару, а Ситон обхватил руками голову. Он исходил из убеждения, что неведомая сила, таившаяся в доме Фишера, то крепла, то вновь слабела. По-видимому, профессор этики и злополучная стайка его девчушек отправились туда в момент ее кульминации.
Мейсон вернулся с двойным виски. Ситон принялся посасывать «Бушмилз», на вкус — двенадцатилетней выдержки.
— Кто такой Коуви?
— Он разве не сказал?
— Нес какой-то бред про институт психических исследований.
— Это вовсе не бред.
— Может, и нет. Он как-то задействован в лотерейных призовых фондах. Вот все, что я о нем знаю. Но ты явно не тот, за кого себя выдаешь.
— Не тот, — подтвердил Ситон.
Он все цедил виски. Такой хороший, такой соблазнительный, напоминающий о доме.
— Я еще не все рассказал, — признался Мейсон. — Я говорил, что услышал по радио «Imagine». Да, я слышал. Вернее, мне показалось, что слышу. Но пел вроде бы не Леннон. По звучанию она вообще смахивала на пародию. — Он пожал плечами. — Может, и ерунда.
— Нет-нет, рассказывайте.
Ветер пополам с дождем завывал за стенами паба, и волны прибоя вторили ему, сливаясь в один нестройный хор. Светильники отбрасывали приглушенный свет и то и дело мигали. Ситон улавливал слабый запах дегтя, исходящий от деревянной обшивки подвальных стен. Он сидел и думал:
«Господи! Так близко от моря…»
Дрожащей рукой он поднес стакан с виски ко рту.
— Не похоже было, что это Леннон играет на пианино, — продолжал Мейсон, в очередной раз затягиваясь. — Когда я был еще мальчишкой, мой старик всерьез увлекался примитивным джазом. Обожал классику, стандарты начала века. Кинга Оливера, Луи Армстронга. Особенно он фанател от Фэтса Уоллера.[20] Заставлял нас до одурения наигрывать нью-орлеанский регтайм и прочие веселенькие вещицы. Примерно так и звучала та интерпретация Леннона. Музыка «черных», мотивчик в стиле страйд. С бордельным душком.
Ситон залпом осушил стакан. Дрожь в руках исчезла: «Бушмилз» сделал свое дело. В уме он уже вынашивал заманчивую идею выгрести из кармана денежки Коуви и купить у хозяина бутылку. Остатки прежней или даже целую. Боже мой, а почему бы не уравнять шансы: почему бы не взять ту и другую? А почему бы не оттянуться на всю катушку этой ночью с целым ящиком виски? У него ведь теперь денег немерено. Двенадцать глянцевито поблескивающих сосудов, до горлышка наполненных темным тягучим забытьём Идея была в высшей степени заманчивой. Особенно если учесть дурные предчувствия и жалость к самому себе, стремление поскорей унести отсюда ноги и томительную жажду утешения. Но вместо этого Ситон поднялся со стула и заявил Мейсону:
— Я должен увидеть твою сестру. Прямо сейчас, если можно.
В комнате Сары горел камин. Весело потрескивали сосновые поленья. Комната находилась на самом верху трехэтажного дома. Смолистые дрова приятно пахли дымком. Внизу за окном бурлило море, черно-белое от барашков под мятущимся небосводом Старые рамы поскрипывали, раздраженно звеня оконными стеклами. Весь деревянный дом стонал от непогоды. Ветер свистел и протяжно вздыхал на чердаке прямо над головой. В вазах стояли живые цветы, горели яркие ночники под цветными абажурами. Сиделку, спокойную пухлощекую девушку в накрахмаленной униформе, казалось, нисколько не обременял уход за своей нетребовательной пациенткой.
Ситон чувствовал себя неловко. Стоя с Мейсоном у постели его сестры, он ощущал, что вся его одежда пропахла в пабе сигаретным дымом и от Николаса тоже разит пивом и куревом. Вдобавок они пешком прошлись под дождем вдоль набережной и изрядно промокли. Ситон слышал стук капель,
