вылиться.
Но выгоды тоже были несомненны. Сейчас царь болгар – родич Романа. А после этой свадьбы станет родичем и ему, Ингвару. То есть, самое меньшее, не выступит против русов в их борьбе с греками. А до конца вражды с Романом еще далеко.
В этот вечер Ингвар впервые вышел на ужин в покой, где давал пиры боил Калимир – тот пригласил его, видя, что гость достаточно окреп. Оба знатных гостя – Ингвар и Боян – сели по бокам от хозяина за средним столом, их ближние дружины расположились вдоль стен.
За челядью, подававшей на стол, следила жена Калимира – миловидная болгарка лет тридцати – и его мать-печенежка. Ни Огняны-Марии, ни Фасти не было: Боян сказал, что девушку можно будет вернуть в Несебр после того, как Петр пришлет согласие на условия брака. Сейчас Ингвар невольно все косился на госпожу Танбике, или Соломонию, как ее назвали в крещении: по обычаю новоявленных зятьев пытался угадать, на что станет похожа ее дочь, если доживет до таких лет. Вид скуластого лица, где узкие глаза совсем утонули в гуще морщин, не обнадеживал, но Ингвар успокаивал себя: отец Огняны-Марии был болгарин, и брат ее вон как хорош собой…Да и сама Огняна-Мария в его воспоминаниях представала свежей, как цветок, с самовильной травой в сложенных руках, и не верилось, что хотя бы через сорок лет эта красота увянет…
– Впервые я приветствую здесь, за моим столом в этом покое, русского князя Ингвара и надеюсь, что волей Божьей мы вскоре станем близкими родичами, – начал Калимир. – Мы – наследники всадников Аспаруха, вы – потомки мореходов, и предки наши мечом своим и отвагой добыли ту землю, коей сейчас владеем мы. Между нами много различий, но одно у нас есть общее. И об этом я сейчас скажу.
Боил обвел глазами слушателей; повернув голову, по очереди глянул на Бояна и Ингвара. Боян имел вид, как всегда, непринужденный и приветливый. Ингвар сидел, стиснув зубы от волнения. Он еще не принял решения; угрозы и выгоды от этого союза качались на чашах его душевных весов.
– У нас общий враг, и это – греки. Они не знают единого правящего рода, и редко у них бывает, чтобы сын наследовал отцу, а внук садился на престол деда. Дядя норовит оскопить племянника, брат подсылает убийц к брату. Василий Македонянин одалживал царю Михаилу свою жену, а сам в то время спал с царевой сестрой; и поныне греки не знают, считать ли законным наследником Константина, сына Льва, когда Лев родился у жены Василия от Михаила. И теперь они учат нас своему закону!
Ингвар покрутил головой: да не может такого быть! Окинул взглядом покой и отметил, что епископа здесь нет, как и кого-либо из Великого Преслава. Кавхан Георги уехал к Петру со всеми приближенными, здесь остались только сторонники Калимира и Бояна.
– Мы, болгары, хорошо знаем греков, – продолжал Калимир. – Среди моих родичей-печенегов, живущих не в мраморном дворце, а в войлочной кибитке, возносящих хвалу своим богам под синим небом, а не под золотым сводом церкви, нет столько корыстолюбия, жестокости, самохвальства, высокомерия, продажности. Много они говорят о своем превосходстве над всеми народами в мудрости, но видим мы, что они поистине превзошли всех в распутстве и лживости. Когда кто-то говорит правду – Бог это видит. Когда кто-то лжет – Бог тоже это видит. Болгары сделали много добра грекам, а греки об этом забыли – но Бог и это видит! И вы, русы, – он взглянул на Ингвара, – уже не первую сотню лет знакомы с ними. Я слышал, твой дядя, Олег Вещий, – на этот раз Ингвар не стал поправлять, что Вещий приходится дядей не ему, а жене, – быстро понял их песью породу и не стал пить их вино, угадав в нем яд. Так давай же сейчас выпьем с тобой за то, чтобы мы всегда были едины в нашей ненависти к этому племени и в своей борьбе с ним. Подайте чашу Никифора!
Он сделал знак своим отрокам, и ему с почтением, на блюде, покрытом златотканым шелком, поднесли чашу без ножки. На первый взгляд она показалась Ингвару просто серебряной и украшенной красными самоцветами. Но он заметил, что у Калимира задрожали руки, когда он взял ее, и даже Боян невольно нахмурился.
– Эта чаша… – Калимир взглянул на гостя, – это особая чаша. Другой такой нет на свете. Мы зовем ее чашей Никифора. Но не потому, что она получена от Никифора в дар либо изготовлена им. Я получил ее в наследство от моего деда Владимира, старшего сына Бориса: уже полтораста лет она передается в нашем роду старшему сыну. А первым ею владел наш предок, хан Крум. Он разбил аваров, навсегда раздавил аварский каганат. Он присоединил к стране болгар этот город, где мы с вами сейчас, и первый из болгарских князей пировал с дружиной в этом покое. Он вел войну с Никифором, василевсом ромеев. В этой войне он захватил сто тысяч литр золота, и столь богатой добычи никогда не видели люди. В злобе своей Никифор приказал убивать наших детей и жен, желая истребить и народ болгар, и державу их. Он разрушил Плесков, тогдашнюю столицу нашу, захватил всю болгарскую казну. Крум поначалу хотел с ними мира и сказал: «Ты победил, так возьми же, что тебе угодно, и уходи». Но Никифор не желал уйти с миром, он хотел полной гибели болгар. Тогда Крум собрал новое войско, и даже жены болгарские встали в стремя и взяли оружие вместо павших своих мужей. Он настиг войско греков в горах, перегородил стеной проходы, не давая им собраться вместе. А потом обрушил на них свой меч, словно ураган! Множество греков болгары иссекли мечами, утопили в реке. Никифора взяли в плен и привели к Круму. И хан сказал: «Ты не послушался, когда я предлагал тебе уйти с миром. Теперь оставайся же навсегда в болгарской земле, и отныне ты будешь верным моим спутником на всех пирах». Он приказал перед глазами своими отрезать Никифору голову и потом сделать из нее вот эту чашу.
Ингвар взглянул на чашу в руках Калимира новым взглядом. Там, под серебряной окантовкой… череп ромейского царя?
– И теперь мы пьем из нее во славу наших предков, во славу доблести болгар и их союзников и за погибель этого подлого племени – греков! –
