частью. Не то что отдать их кому-то другому, но просто выпустить из рук было немыслимо. И он сунул их в кошель на поясе, впервые за этот поход мельком подумав: когда я вернусь…
В монастыре провели сутки: одни отдыхали, другие обшаривали все углы, нет ли каких тайников. Прямо перед стенами устроили погребальные костры для своих убитых, потом зарыли прах в землю. Пора было уходить: над телами греков, над шкурами и внутренностями забитого скота уже роились мухи, и, если стихал ветер, вонь падали отчетливо пробивалась сквозь свежий дух окрестных ельников.
Назавтра на рассвете тронулись в обратный путь. На повозках, брошенных беженцами, везли добычу. Скот, найденный в монастыре и вокруг, уже съели: сотни овец и коз шеститысячному войску едва хватило на день, и то с прибавкой прочих припасов селян и монахов.
Среди дружины шагал Уннар, видом своим вызывая завистливый смех. По разрешению Мистины, он тоже выбрал себе награду прямо сейчас. Его прельстил складень – три соединенные вместе серебряные доски длиной в полсажени, покрытые чеканкой с изображением каких-то людей. Трудно было уложить даже в голове такую кучу чистого серебра, но еще сложнее оказалось ее унести. Весь целиком его Уннар не мог поднять, а поставленное воеводой условие приходилось соблюдать. Поэтому он разделил складень на три части, одну оставил в пользу дружины, а две связал веревками так, чтобы нести их на плечах: одну перед грудью, другую за спиной.
– Уннар себе спроворил новый доспех, – смеялись хирдманы.
– Серебряный!
– Да у самого Романа кейсара нет такого!
– Мы тебя теперь будем звать Уннар Серебряная Спина!
– Спорим, он еще до перевала одну половину бросит?
– Дожидайтесь! – с дружелюбным ехидством отвечал Уннар, оборачиваясь. – Я все это когда-нибудь отвезу домой, на Сольскель. Покажу отцу. Это ведь ему я обязан моей удачей. Когда я едва ходить начал, он мне говорил: учись, Унне, собирать птичьи яйца – никогда голодным не останешься!
Однако даже радость победы не заставила Мистину забыть предостережение настоятеля о том, что где-то рядом должен быть греческий воевода со своими войсками. Он не зря дал людям отдохнуть целые сутки: на пути обратно к морю русы находились в куда большей опасности, чем по дороге к монастырю. Дозорные разъезды – два Извеевых десятка – стерегли войско во время движения и спереди, и сзади. Русы не знали окрестных дорог и троп, а стратиг, как его там зовут, наверняка знал. Теперь, когда русы утомлены, с ранеными на повозках и при добыче, ожидать нападения можно было каждый миг.
Десятский, Контеяр, прислал гонца: впереди перевал. В виду перевала Мистина приказал войску остановиться. Вперед пошли две сотни Тормара – прочесать лес справа от перевала и занять его вершину. На крутом голом склоне напротив сосняка большой засады быть не могло, и туда отправились всего два десятка с князем Зоряном. Тот в походе среди бояр держался особняком, а киевских русов явно сторонился, не испытывая к ним приязни, но дерзкая отвага его Мистине нравилась. Пусть приносит пользу, а сложит голову – и то хорошо.
И предосторожность оправдалась: из соснового леса донесся тревожный звук рога. Мистина кивнул трубачу: тот затрубил «К бою!», и дружины общим числом под три тысячи бегом устремились вперед, в лес на склоне. Оставшиеся три тысячи ждали наготове, не сводя глаз с дороги вдоль опушки леса и с вершины перевала.
Как и ожидалось, в лесу обнаружилась засада: пешие греческие стратиоты числом около двух тысяч. Но сражаться им пришлось не на дороге, прижимая врага к противоположному каменистому склону, а прямо в лесу – без строя и без возможности для стратига толком управлять своими людьми. В таких условиях, которые из выгодных разом стали иными, греки не смогли сопротивляться долго: вскоре с дороги стало видно, как они бегут из леса и поднимаются на перевал.
– Их стратиг – за перевалом! – крикнул Мистине Ивор. – Пойдем!
– Давай!
Мистина сделал знак своей дружине. Ширина дороги позволяла поставить не более десяти человек в ряд, и двинулись вперед плотным построением большой глубины. Если у стратига есть конница – а она наверняка есть, не мог он думать напасть на пять с лишним тысяч русов лишь той пехотой, что в лесу, – то она, очевидно, собиралась обрушиться на них сверху во время подъема к перевалу.
– Гляди! – крикнул Ратияр, указывая в небо.
За перевалом поднималась пыль.
– Бегом! – рявкнул Мистина.
«Стена щитов» ускорила шаг. Доносился грохот копыт, но вершина перевала была уже близка. Чем ближе русы успеют подойти к вершине, тем меньший разгон сумеет взять идущая сверху конница, и первым ее рядам придется вступить в бой, когда задние еще будут находиться за перевалом и даже не увидят происходящего.
Из леса больше никто не бежал. Слева от дороги оказалось около двух десятков греческих лучников и два стреломета, спрятанные под мелкими соснами. Но там уже мелькали люди Зоряна, и тела убитых греков катились по крутому каменистому склону на дорогу.
