отпишут его хозяйке и отправят его обратно с ответом. А пока, чтобы ему не было скучно, он может посмотреть на рыцаря Бонифация. Правда, поговорить с ним у Мануэля пока не получится, но главное, что рыцарь жив, а остальное — пустяки.
Чувствуя неловкость — вон сколько пришлось ждать человеку, Улан хотел начать письмо нынче же, но чуть погодя отказался от этой мысли. Сосредоточиться никак не получалось. Нравы здесь были довольно-таки бесцеремонные, всё запросто, и чуть ли не каждый из княжеских слуг, не говоря о воинах, норовил заглянуть в их комнату и высказать в их адрес какую-нибудь похвалу.
На самом пиру оказалось полегче — основная доля славословья доставалась Кейстуту, чему друзья были только рады. Впрочем, сам князь оказался честен и не забыл о хитроумных чужеземцах, не раз подняв кубок в их честь.
Они тоже не ударили в грязь лицом. В одном из ответных тостов Улан предложил почтить память погибших минутой молчания, а в другом Сангре провозгласил здравицу в честь тех, кто не может из-за тяжких ран присутствовать за этим столом. Имена же четверых раненых, что дрались под их началом, перечислил поименно: Свитрус, Гинтарас, Сниегас и Кантрус, заметив, что если бы не стойкость и мужество двух последних, то и их самих сейчас не было бы здесь. И сегодня они с побратимом с благодарностью склоняют голову перед отцом этих славных воинов.
Но закончил Сангре свою речь в обычном полушутливом стиле. Припомнив слова Улана, он изобразил на лице смущение и добавил, что со своей стороны особо благодарен Сниегасу. Судя по тому, куда именно впились в щит арбалетные болты врагов, не будь перед ним этой защиты и некоторые женщины остались бы очень недовольны его ранами. Народ, услыхав эту незатейливую шутку, долго и весело хохотал. Да и вообще веселились в тот вечер допоздна — Кейстуту очень не хотелось, чтобы закончился день его звездной славы, и он не торопился закругляться.
Приступили друзья к составлению письма кузине истерзанного пленника как и собирались, то есть на следующий день. Правда, невыспавшийся Петр попытался отложить еще на денек, мол, этот Мануэль столько прождал, что день-другой не горит. Но Улан напомнил о вчерашнем обещании, а кроме того заявил, что проанализировав рассказы Дитриха и Сильвестра, пришел к выводу, что отцов-инквизиторов не удовлетворили ответы Бонифация и они явно нацелились на его двоюродную сестрицу, выехав во Владимир-Волынский. Посему следовало предупредить ее и как можно быстрее, иначе плакали их денежки.
— Так бы сразу и сказал, — соскочил с постели Сангре, принявшись торопливо одеваться. — Кстати, а если не поверит, решит, что пугаем или сгущаем краски?
— Поверит, — заверил Улан. — Я ж вчера не случайно велел проводить Мануэля к Бонифацию. Пусть по возвращении расскажет ей, в каком состоянии мы привезли твоего Боню из Христмемеля.
— Вот это правильно, — поддержал Сангре. — Авось побыстрее зашевелится, а то знаю я этих баб. К тому же, как мне кажется, в любом случае пришла пора для личного знакомства. Короче, пиши и назначай встречу, причем предупреди, чтоб прихватила с собой гроши, — и, покосившись на друга, приунывшего от перспективы нового неприятного труда по составлению текста, ободрил его: — Да ты не переживай, я буду рядом. Мне тут пришел в голову один способ, как можно изящно сократить наше послание…
Управились они с составлением грамотки и впрямь на удивление быстро, поскольку с подачи Сангре Улан оставил в тексте лишь короткое приветствие и согласие на ее предложение, то бишь на тройную, по сравнению с орденским, сумму выкупа. Ну и в самом конце пометка. Дескать, учитывая, что желающих приобрести их товар чересчур много, дабы не вызывать зависть у прочих покупателей, остальное они передают ее гонцу на словах.
Что касается места встречи, то Улан вовремя припомнил слова Дитриха о договоре, заключенным князьями Галича и Владимира-Волынского с Тевтонским орденом. Получалось, после всех пакостей, учиненных ордену, встречаться с Изабеллой на территории союзников крестоносцев опасно. И было решено назначить свидание в каком-нибудь приграничном городке, принадлежащем Литве.
Кейстут, к которому друзья отправились за консультацией, как и обычно, ответил не сразу: долго ходил по залу, размышлял, прикидывал. Наконец выбрал.
— Пожалуй, самое лучшее место — Берестье[45]. Его мой батюшка Гедимин недавно отобрал у князя Андрея. Там до порубежья и двадцати верст не будет. Но касаемо воинов… — и Кейстут чуточку сконфуженно развел руками.
Разумеется, семерых, из числа тех, что были под их началом при взятии Христмемеля, он отдаст. Про Яцко и Локиса с Вилкасом тоже говорить не стоит — само собой разумеется. А вот придачи к ним, увы, не будет… Навряд ли крестоносцы простят разорение своего замка и неслыханное унижение в лесу, да еще попавшего к ним в плен ландмейстера, то бишь, по сути, чуть ли не великого магистра. Поэтому со дня на день следует ждать ответного визита рыцарского войска под Бизену, следовательно…
— Да нам вообще охраны не надо, хватит одних проводников, — торопливо заверил Петр. — Не с крестоносцами же на встречу едем — с женщиной.
Кейстут был иного мнения, заметив, что подчас женщины куда опаснее любого рыцаря, а потому помимо десятка сопровождения он еще повелит отписать князю Давыду в Городно — все равно им его проезжать. Если потребуется, друзья могут смело просить у него любую помощь. Думается, сыну Гедимина он не откажет.
Сангре хмыкнул.
— Это ты раньше был сыном Гедимина. После взятия Христмемеля ты просто князь Кейстут.
