— А все прочее побоку и тебя уже не интересует?
— Ну почему побоку, — возмутился Петр. — Цельных полгода, а то и год тут без дела торчать — с тоски загнемся. Так что успеем и в Тверь заглянуть, и в качестве спонсоров князя Михаила выступить. Я к тому, что и бумажную фабрику построим, и типографию наладим, а ежели притормозит купец с товаром, то и первую книжку выпустим. Ну а остальное… — он развел руками.
— Я так и понял, — кивнул Улан. — Нам здесь не жить, как ты любишь приговаривать, так чего надрываться?
— Странно как-то у тебя это прозвучало, — буркнул Сангре. — Почти как упрек, хотя на самом деле я прав — всех дел все равно не переделать, а нам здесь и впрямь не… — осекшись, он уставился на сумрачное лицо друга и настороженно осведомился: — Не пойму я что-то. До сегодняшней минуты я полагал за наши дела с путешествием обратно, что они в шоколаде.
Улан неопределенно пожал плечами и, поморщившись, ответил:
— Ну-у, с цветом ты не ошибся…
— Оп-па! Это как же понимать?!
— Да есть одна серьезная проблемка.
— Та-ак, — протянул Сангре и хмуро потребовал: — А теперь, дружище, возьми свой язык в руки и растолкуй мне за то, чего я еще не знаю.
Улан помялся, оглянувшись на десяток литвинов, следовавших за ними. Чуть задержав взгляд на Яцко, бывшем ближе прочих, он неопределенно поморщился и коротко отрезал:
— Вначале доберемся до Берестья, а там и поговорим.
Но получилось чуть иначе.
Во-первых, в Городно, куда Гедимин попросил их заглянуть, дабы они передали тамошнему князю Давиду грамотку, им удалось прибыть засветло, то есть они не так сильно устали, как после первого дня путешествия.
Во-вторых, то ли в баньке были какие-то особые венички, то ли сам банщик обладал необычным мастерством, но выйдя из нее друзья чувствовали себя не расслабленными, а напротив, взбодрившимися и посвежевшими.
Ну а в-третьих, хозяева им практически не докучали. Скорее уж напротив. Давид, прочитав послание кунигаса, заявил, что у него имеются кое-какие дела в Берестье и, сославшись на необходимость личного контроля за сборами в дорогу, пошел отдавать распоряжения дружине и дворне. Жена его, литвинка Екатерина, до святого крещения носившая имя Бируте, поначалу засыпала обоих бесконечными вопросами о батюшке Гедимине и разлюбезных братцах, но вскоре, будучи на сносях, почувствовала себя плохо и, извинившись, тоже покинула гостей. Мало того, она не просто удалилась, но еле дошла до своей опочивальни — начались схватки.
Оставшись за столом одни, друзья не стали долго рассиживаться в трапезной и, проследовав за слугой-провожатым, оказались в приготовленных для них покоях. Притом произошло это достаточно рано — не позже восьми вечера. Тогда-то Сангре от нечего делать и вспомнил странную обмолвку друга насчет серьезной проблемки, могущей задержать их в средневековье. И принялся тормошить Улана. Тот поначалу предложил отложить разговор на следующий день, но Петр не отставал, высокопарно потребовав не щадить его и сказать все как есть, сколь бы плохим ни было известие.
— Ну раз тебе так не терпится, — вздохнул Улан и зачем-то выглянув за дверь, велел стоящему там Яцко раздобыть медку и по возможности покрепче. Повернувшись обратно к Петру, он зловеще пояснил: — Некоторые новости, как сложная хирургическая операция, нуждаются в анестезии.
— Значит, твои новости из числа плохих, — задумчиво протянул Сангре и его настроение мгновенно упало.
— Не угадал, — покачал головой Улан. — Скорее, из разряда очень плохих…
Глава 31. Визит в мезозой
Начинать рассказ о «проблемке» Улан не спешил. Задумчиво почесывая в затылке, он прошелся по комнате. Петр, плюхнувшийся на свою постель, хмуро следил за другом. Вообще-то такие блуждания были его привилегией, и от этого непривычное поведение Улана с каждой секундой тревожило его все сильнее. Когда тот в пятый по счету раз совершил путешествие из угла в угол, Сангре, не выдержав, взмолился:
— Уланчик, ты своим молчанием делаешь мне боязно. Начнёшь ты наконец излагать за свою проблему или продолжишь дергать за мои нервы, хотя они совсем не похожи на струны гуслей.
— Сейчас, сейчас, — пообещал тот. — Но для начала скажи, как тебе самому это время? В смысле, по душе или…
— Ну ты и вопросики задаешь, — почесал в затылке Петр. — Честно говоря, раньше я средневековье считал куда приличнее: рыцари, благородство, менестрели, а на самом деле… — он досадливо махнул рукой. — Сплошная борьба за бабло. Как говорил один поэт, везде угрюмое мошенство и нет веселого жулья.
— Но и отличия имеются, причем весьма существенные, особенно на Руси, — возразил Улан. — Например, в двадцать первом веке ты мало что мог
