Глава 4. Колхоз «Лесная глухомань»
…И вот теперь Сангре сам вдруг ни с того, ни с сего напоминает, чтобы Улан его одергивал. Есть чему подивиться.
— С чего это ты вдруг? Решил новую жизнь начать?
— С того, что…, — замялся Петр, но договорить не успел — в этот миг дверь вновь отворилась и вошла девушка.
Выглядела она довольно-таки миловидно, но обряжена была в какую-то непонятную мешковатую одежду, выглядевшую еще более чудно, чем та, что на здоровяке или на Сангре. Да и чистотой её наряд не блистал — на сарафане какие-то пятна, а лапти вообще в грязи. Мало того, грязь, как ощутил Улан, явно припахивала чем-то неприятным и как бы не навозом.
— А вот и сестра милосердия, — облегченно заулыбавшись, представил ее Сангре. — Прошу любить и жаловать: Заряница свет Щавелевна.
— Кто?! — удивился Улан.
— Щавелевна, — невозмутимо повторил Петр и… заторопился уходить, пояснив, что лучше им потолковать обо всем как следует попозже, после очередного медицинского обследования. И он, заговорщически приложив палец к губам, торопливо удалился.
Обследование заключалось в стандартной процедуре смены повязок, но говор у сестры милосердия оказался каким-то неправильным.
— Шибко болит али как? Тута не дергает, не можжит? А здеся? А ежели надавлю, чуется?
Порою же она и вовсе употребляла столь архаичные выражения, что Улан понимал их с трудом.
Кстати, бинтов у девушки не было. Так, тряпочки. Правда чистые, пусть и не белые. Таблетки у нее тоже отсутствовали. Во всяком случае, Улана ими попотчевать она не сподобилась. Да и к элементарным требованием гигиены, судя по посуде для отваров — глиняным закопченным горшкам — она относилась спустя рукава.
Сами настои, коими она принялась потчевать раненого, оказались не очень-то приятными на вкус — горьковатыми, неприятно пахнущими, но Улан не перечил и послушно их выпил. Зато еда, которой его накормили, оказалась весьма и весьма. Томимый лютым голодом, он с огромным аппетитом слопал и пару ломтей душистого теплого хлеба, не иначе как свежего завоза, выхлебал чашку наваристого бульона и просительно уставился на девушку.
— Будя, — проворчала она. — По первости много нельзя — брюхо вспучит.
Настаивать на добавке больной не стал — медицине виднее. Поблагодарил и все. Но его глаза смотрели на нее столь выразительно, что она сама сжалилась, отломила кусок от краюхи хлеба и сунула ему.
— На-ка, пощипывай помалу, ежели невтерпеж станет, — и, стоя подле двери, неожиданно осведомилась. — А ты и вправду не татарин?
Улан опешил. То Петр, теперь деваха. С чего это у них всех такой бзик? Но ответил вежливо:
— Я — калмык.
Лицо девушки как-то просветлело, она улыбнулась и почти весело заявила:
— Ладноть, вечером, так и быть, поболе ушицы налью.
«А если б я татарином был, не налила?» — не понял Улан, но уточнять не стал. Подумать о прочих странностях у него тоже не вышло — быстро сморило, и проснулся он только заслышав скрип открывшейся двери. Улан открыл глаза и увидел на пороге Петра.
Только теперь Улан обратил внимание на то, что выглядела не совсем обычно не только одежда его друга, но и он сам. Во всяком случае Улан никогда еще не видел Петра столь серьезным, озабоченным и… слегка смущенным. Даже обычной ироничной усмешки на губах не наблюдалось. С чего бы?
Имелись настораживающие нюансы и в их разговоре. Нет, поначалу все было в порядке — Сангре вновь засыпал Улана вопросами о самочувствии, но едва их запас кончился, как он замялся и, после паузы, явно не зная, что сказать, поинтересовался:
— Как тебе мой прикид? — и он, гордо подбоченившись, одернул на себе потрепанную безрукавку.
— Круто, — оценил Улан. — Судя по всему, раритет.
— Точно, — весело заулыбался Петр. — Лапсердак «а-ля Глеб Жеглов». Отстоял длиннющую очередь на распродаже вещдоков на Петровке, но не жалею. На спине след от топора самого Горбатого. А если относительно серьезно, то я тут по совместительству в один клуб любителей кузнечного дела устроился. «Куй с нами» называется. Вот и урвал по блату. Штаны тоже достались круче некуда, одни в Одессе. Последний писк моды: галифе наизнанку. Размерчик, правда, слегка подгулял, но зато можно не переодеваясь подрабатывать пугалом на огороде.
Улан кивнул и поинтересовался:
— А мы вообще где находимся?
Сангре мгновенно стушевался, явно придя в затруднение от, казалось бы, вполне безобидного вопроса, почесал в затылке, и, неопределенно покрутив пальцами в воздухе, выдавил неуверенно:
— Ну, скажем, в деревне Липневке, в колхозе «Лесная глухомань».
