Он, осмотревшись по сторонам, извлек из-под снега сухую ветвь. Была она кривая, но длинная, чуть ли не в его рост, и толщиной почти с его запястье. Не найдя ничего лучшего, Сангре вздохнул, слегка взмахнул ею в воздухе и удовлетворенно кивнул.
— Инвентарь не ахти, но на безрыбье… Эх, жаль, краски у нас с собой нет, — посетовал он. — Боевые разводы на лице пригодились бы. Ну, ничего страшного. Заменим их… полустриптизом, в смысле, голым по пояс, благо мороз невелик, — и он принялся лихорадочно раздеваться, торопливо скидывая с себя полушубок, а следом за ним и зипунок вместе с рубахой.
— А это зачем?
— Чем загадочнее и непонятнее, тем для человека страшнее, — ухмыльнулся Петр. — Тогда они обязательно сочтут меня за некоего кудесника, а то и за явление Христа народу, — и, видя недоумение на лице друга, пояснил: — В смысле, явление того самого бога, валяющегося на поляне. Мол, он не вытерпел столь наглого надругательства над своим изображением и лично воплотился для разборок с обидчиками.
Улан хотел возразить — слишком много уязвимых мест имел план Сангре, но, взглянув на друга, понял — бесполезно. Лицо решительное, в глазах боевой азарт, зубы стиснуты от злости… Когда Петр в таком состоянии, пытаться переубедить нечего и думать. К тому же время действительно поджимало.
— Значит так, первым делом веди огонь по тем, в кого я направлю посох. Так эффект от выстрела сильнее, — торопливо проинструктировал друга Сангре. — Но если они на меня разом попрут, на очередность наплюй. И самое главное, не бери пример с японского снайпера Томимо Токосо, — весело подмигнул он другу и, крадучись, чтоб не засекли раньше времени, направился к святилищу.
Незаметно добравшись до края полянки, Петр выпрямился и… озадаченно застыл возле сугроба — его появления никто не хотел замечать, все были увлечены своими делами. Кто-то продолжал раздувать костер, кто-то вязал лежащих литвинов, а трое затеяли самостоятельный поиск спрятанных сокровищ, разворотив шалаш и чуть ли не вывернув его наизнанку. У рыцарей же, судя по всему, разгорелся жаркий спор насчет дальнейшей судьбы пленницы, поскольку один из крестоносцев удерживал руку мордастого с зажатой в ней головней, мешая поднести ее к привязанной женщине.
Пришлось вначале скромно кашлянуть, а когда и это не помогло, подать голос.
— Салям алейкум, бандерлоги! — жизнерадостно завопил Сангре и, обратившись персонально к мордастому крестоносцу, критически заметил: — А у тебя, группенфюрер, ус отклеился.
Нужного эффекта удалось достичь влет. Все мгновенно уставились на него, а один из раздувавших костёр столь резво дернулся от неожиданности, что не удержал равновесия и инстинктивно оперся рукой об угли. В результате поляну огласил дикий вопль.
Петр удовлетворенно кивнул — процесс пошел как нельзя лучше. Можно переходить к следующему номеру концертной программы. Кивнув в сторону вопившего от боли, он многозначительно посулил:
— Это лишь начало, поскольку я — Гудвин, великий и ужасный. А посему, ребята, как говаривала одна обаятельная, но строгая управдомша, топайте до хазы, ибо Гитлер капут, — и он, строго покачав головой, направил свой импровизированный посох на ухватившегося за арбалет воина.
Надо отдать должное Улану — целился он быстро и всего через пару-тройку секунд раздался оглушительный сухой треск, правда, не совсем похожий на раскат грома, как мысленно успел отметить Сангре, а больше напоминающий удар кнута, но оно не важно. Зато не в меру шустрый воин рухнул навзничь, не издав ни звука. Товарищи, стоящие рядом с ним, оторопело переглянулись, застыв на месте.
— И оставь в покое красную шапочку, волчина позорный! — рявкнул Петр, направив посох в сторону мордастого крестоносца в белом плаще, стоявшего подле привязанной женщины.
Тот что-то рявкнул по-немецки, сделал шаг вперед и… Новый громовой раскат и во лбу у рыцаря, по-детски беспомощно всплеснувшего руками, расцвело небольшое красное пятнышко. В следующее мгновение он повалился в снег.
Странно, но оставшаяся в живых парочка в белых плащах не рухнула на колени, взывая к небу, не ударилась в панику, а принялась озираться по сторонам. Не увидев никого, оба как по команде выхватили мечи и ринулись на Петра.
— Шарахунга! — грозно зарычал Сангре, вспомнив, наконец, совет друга держаться величаво, как подобает божеству, а проклятия-заговоры изрекать сурово. — Бамбарбия кергуду и мать вашу во веки веков вместе со святым духом! — и он наклонил свой импровизированный посох, указывая другу на ближайшего от себя рыцаря.
Улан не заставил себя долго ждать. Помня наставление друга, что самих рыцарей, в отличие от их подручных, не желательно оставлять в живых, он все-таки рискнул и на сей раз стрелял в грудь, рассчитывая, что на крестоносце стальные латы, а потому его выстрел не окажется смертельным. Однако, судя по тому, как рухнул рыцарь, стало понятно: пробил.
Его напарник, несмотря на гневный окрик Петра «Цурюк, поц вонючий!», успел и добежать до странного полуголого человека, и замахнуться на него своим тяжелым мечом, и даже ударить. Но произошло это не из-за медлительности Улана, а потому что Сангре загораживал обзор и стрелять было рискованно. Но здесь его побратим и сам управился в лучшем виде. Огромный двуручный меч был довольно-таки тяжел, отсюда бесхитростный, легко читаемый замах рыцаря. Оставалось выждать до последнего, сделать легкий шаг в сторону — и могучий удар меча пришелся в пустоту, а сам крестоносец, потеряв равновесие, по инерции шагнул вперед.
— Но пасаран! — вдогон ему сердито рявкнул Сангре, от души огрев своего противника палкой по хребту.
