— Ну да, — подтвердил Петр. — Деликатно говоря, слегка неспокойно, в связи с тем, что мудрые одесситы стали всерьез призадумываться о проведении референдума под красноречивым заголовком: «Не хотим быть пациентами сумасшедшего дома под названием «Майданутый Киев»». Из-за этого туда в последнее время зачастили доблестные галицкие лыцари, неулыбчивыми лицами напоминающие бойцов гитлерюгенда образца апреля сорок пятого. И какие гадости они учиняют в моем милом городе, то пусть рассказывает Стивен Кинг, бо у меня таки нету слов. А когда они окончательно выяснят, что одесситы не желают иметь с киевскими шлимазлами ничего общего, они неизвестно чего придумают, но что ничего хорошего, за это я таки ручаюсь.
— Да-а, — протянул Буланов и сочувственно покосился на Петра. — Погоди-ка, — встрепенулся он. — Я, конечно, телевизора почти не смотрю, но как-то слышал, что говорил украинский…
— Ой, ну я тебя попросю! — перебив друга, взмолился Сангре. — Не поминай всуе о… — он задумался и удивленно произнес: — Ты знаешь, в кои веки у меня не хватает словарного запаса, чтоб подобрать нужное слово. Точнее, наоборот: слишком богатый выбор, хотя и однообразный, сплошная нецензурщина. Короче, ни к чему в столь приятном месте, под теплым солнышком, в благоуханно чистом лесу упоминать о всякой погани.
— Не буду.
— И правильно. Не порть природу. Для этого туристы имеются.
— Но ты вчера так и не пояснил, зачем тебе надо ехать в Одессу именно теперь. Не лучше ли немного выждать, а когда…
— Не лучше, — помрачнев, оборвал Петр. — Понимаешь, до меня донеслись тревожные вести, что эти шлимазлы из кривоколенного сектора, хай им грець, пытаются мешать моей бабе Фае торговать на Привозе и препятствуют говорить разные речи, а для меня она изо всех родичей после ухода из жизни мамы с папой и деда — самый дорогой в мире человечек. Конечно, заткнуть моей бабуле рот — задача как бы не тяжелее строительства египетских пирамид, легче загнать римского папу на молитву в синагогу. Но они ж могут осмелиться применить к моей бесценной старушке физические средства воздействия. Вот я и собрался растолковать этим байстрюкам, шо это они у Киеве и Львиве гройсе хухэм[3], а в Одессе — еле-еле поцы. Ну а особо наглым зверькам-прыгунам, рискнувшим распустить свои потные грабки до бабы Фаи, придется срочно заняться коллективной примеркой деревянных макинтошей…
— А почему зверькам-прыгунам? — полюбопытствовал Буланов.
— До приличных зверей они не доросли, так, мелкие шакалята, — пожал плечами Сангре, — а прыгуны, поскольку без этого им нельзя, ибо хто нэ скачэ, тот москаль.
— Ну хорошо, — согласился Улан, — от меня ты поедешь защищать бабу Фаю. Но не вечно же будешь подле нее сидеть? А как ты смотришь, чтобы потом взять и перебраться вместе с нею сюда? Лес, знаешь, он душу лечит. Точно, точно, на себе ощутил.
Петр саркастически хмыкнул:
— Баба Фая и Одесса — неразрывное целое. А что за меня, то… Мысль, конечно, неплохая. Открыть себе секс-шоп в деревне Гадюкино и торговать всем помаленьку. Ну там резиновыми вилами, переносными сеновалами, презервативами со вкусом картошки, надувными председателями колхозов и прочими дарами природы. Но есть одно но… — он поморщился и честно признался. — Боюсь, не выдержит моя буйная натура гнетущей невостребованности и через годик-другой винные лечебные припарки для души перерастут в кувалду для печени. И вообще, давай-ка об этом попозжей поговорим. Вот прогуляюсь на костылях по лесу, кабана в пятак чмокну, медведю лапу пожму, лося за рога подергаю, с птахами почирикаю, со змеями пошиплю, тогда и надумаю чего-нибудь, а пока… — он беззаботно махнул рукой и предложил: — Ну что, в путь?
— Ага, сейчас, только лямки на рюкзаке подтяну, — откликнулся Улан.
Сангре кивнул, неторопливо, стараясь не потревожить раненую ногу, поднялся и… оторопел, глядя на происходящее вокруг них. Как оказалось, за недолгое время «перекура» обстановка существенно изменилась. Густая молочная пелена, приползшая от болота, пока еще не добралась до друзей, но клубилась всего в пяти метрах от них. Из-за торчащих из нее во все стороны белесых языков, напоминавших щупальца, она походила на некое загадочное существо. Притом судя по искрам, тут и там поблескивавшим на поверхности белого полотна, существо, заряженное электричеством.
Присвистнув, Петр поинтересовался у друга, замершего рядом:
— Слушай, это не пожар случайно? Хотя, — он принюхался и удивленно протянул: — Странно, гари не чую. Если бы не клубы дыма с искрами, подумал бы, что это туман.
— Это и есть… туман, — упавшим голосом подтвердил Улан, хмуро взиравший на происходящее.
— Странный какой-то, — усомнился Сангре.
— Странный, — мрачно согласился Буланов. — Можно сказать, уникальный. Я ж тебе не до конца про красную ряску рассказал. Она в болоте, по словам дядьки, появляется именно перед появлением такого тумана, с клубами и искорками. Словом, нам… — он зло сплюнул, — здорово повезло. Кстати, пропавшие ученые того…
— Что того?
— Ну-у, довели их местные до тумана, они в него зашли и с концами. А удалось им добраться до самого болота или нет — кто знает. Дядька, к примеру, считает, что Красный мох вообще ни при чем, а экспедицию сам туман сожрал, точнее… то, что в нем скрывается.
— Страсти-то какие рассказываешь, — притворно охнул Петр. — Прямо тебе фильм ужасов, — и он, закатив глаза и устремив руку вперед, с
