зачем его искать, со швычками разговаривать? Когда он рано или поздно сам найдётся. – И Сохлый ткнул пальцем в меня.
– Я, между прочим, связан врачебной тайной. Имею право молчать.
– Да и молчи хоть лопни. Мы за тобой слежку установим. Как только нарисуется клиент…
– Нет, – сказал Вилли.
– Но это разумно.
– Разумное, увы, входит в противоречие с процессуальным. Тебе всё равно понадобится совокупность собранных по делу доказательств.
– Да зачем? Признание вины – царица доказательств.
– А если клиент не признает?
Сохлый в ответ злодейски ухмыльнулся и провёл пальцем поперёк шеи.
– Ты меня знаешь, – мирно сказал Вилли, – я этих методов не признаю. По-моему, если не можешь победить человека превосходящей силой ума, так не-хер вообще к нему вязаться.
– Борзой бы сказал, что ты исполнен буржуазных предрассудков.
– Не знаю, насколько они буржуазные, но предрассудки определённо.
– Надо избавляться.
– Да с какой стати? Давай пиши. «Осмотр производится в дневное время, в помещении склада номер —»
– А что насчёт продукта? Изымаем?
– Господь с тобой, куда нам столько. Пару мешков возьми на экспертизу, и хватит.
Глаза стоявшего рядом Молодого сузились, как будто он впервые осознал, что в общей войне можно нажиться и лично.
– Не надо изымать. Мы конфискуем. Братовья!
– Вот они, люди, которые грозят нашему терпению новыми бедами, – возгласил Вилли, меланхолично покачивая головой. – А кто мне даст бумажку в руки, чтобы к делу подшить? Или я хозяину расскажу, что на словах постановление о конфискации получил?
– Сделай как положено, – предложил Молодой, – а я подпишу. И твои два мешка заодно, если нужно. А не нужно – бери так, под честное слово.
– А ты бы поверил моему честному слову? – заинтересовался Вилли.
– Твоему-да.
– Ты такой глупый или так хорошо разбираешься в людях?
У Вилли была классическая внешность фата: невысокий, толстый, с крупным и свежим беспечным ртом. У таких людей почему-то всегда тёмные, очень блестящие вьющиеся волосы. Яркие синие глаза не выражали ничего, кроме несокрушимого самодовольства.
– Ну-ну. Сохлый, давай пиши. «Тело лежит на полу… навзничь». Да. И раз упал он на спину, ударили его, соответственно, в лоб. Странно. Странно. Может, это и не косари, а?
– Не хочешь связываться? – угрюмо спросил Сохлый.
– Не хочу, душа моя. «Предположительное время смерти…» Проверь-ка Ригормортис.
– Как?
– Ну, пощупай его.
– Щупаю я только женщин, – был мрачный ответ.
– Зачем уж так-то себя ограничивать? Ага, спасибо, Иван Иванович. Что там?
– Мягонький, – сказал Молодой, разгибаясь.
– Значит, не более семи часов назад. – Вилли посмотрел на часы. – Одиннадцать минус семь, итого не раньше четырех утра. Хороший час. «Предположительное орудие убийства…» Вижу. Вижу. Хорошая вещь. Есть у меня к этой вещи подходящее хулиганьё на примете. Писателя местные. – Он реально сделал ударение на последний слог.
– Вот здесь? – не поверил Молодой. – В Автово? Откуда?
– Искусства – не конопля, её сеять-растить не надо, – сказал Вилли, зачем-то меняя род существительного, так что благопристойное «искусство» превратилось в какую-то хабалку. – Сама заводится. Как шарахнет тебя, среди ночи, искусствой по голове – посильнее кочерги будет. Только от удара кочерги, ты видишь, мозги наружу. А от удара искусствой – взрыв внутри. Повреждения такие же и даже хуже, а кому докажешь? Чуть ты заикнулся про повреждения, а тебе сразу: пожалуйте результат экспертизы.
– На Лёшу Пацана всё валишь? – изумился Сохлый. – Вилли, да ты чего?
– Не огорчайся так, – просветлённо оказал Вилли. – На Лёшу Пацана сколько ни вали, всё мало. Враги будут гнить в безвестных могилах, а он – водку пить.
– И когда это будет?
– В общем итоге.
