заручиться его мнением, хотя бы даже и субъективным.)
– Знаешь, в чем состоит важнейшее свойство Дези? – спросил Кратов. – В том, что она и сама толком не помнит, на что способна. Она соткана из разных психодинамических дарований, каждое из которых может показаться неподготовленному зрителю колдовством. Да, кое-что мне уже открылось, но я даже не уверен, что это самое главное и ценное.
– Заморочила она тебе голову, – сказал Носов. – Хотя большого искусства тут, насколько я помню, не требуется…
– В обычной своей практике она пользуется гиперэмпатией. Сама она называет это эмпатической проекцией. Это необходимо ей для медицинской практики, чтобы настроить самого скрытного и закомплексованного пациента на доверительную волну. Но это лишь малая часть. Она способна не только отражать чужие эмоции, но и многократно их усиливать, а заодно и модулировать по своему усмотрению. Во всяком случае, я так предполагаю. И это не гипноз. Она создает иллюзорную реальность на основе транслируемого ей эмоционального кода. Этому феномену пока не придумано названия.
– Неважно, – сказал Носов. – Да хоть горшком назови… Я просмотрел твои отчеты. Добрая половина описанных там способностей Ледяной Дези находится за пределами современных научных представлений. Что это такое – волшебство? Магия?
Кратов вспомнил свою встречу с профессором Донни Дальбергом из Гетеборга, коллегой и приятелем старины Стеллана. Если Стеллан обликом был сходен с гномом-переростком из западноевропейских эпосов, то профессор Дальберг напоминал сильно сдавшего в габаритах тролля – такой же нескладный, всклокоченный и сутулый, виду самого свирепого и отпугивающего, каковое впечатление скоро рассеивалось после первых же минут общения. Дети его обожали, и никто иначе как «Донни» к нему не обращался. «Дези Вифстранд… – сказал профессор, со зверской гримасой грызя трубку. – Не скрою, эта девочка изрядно навредила моей давно сложившейся научной картине мира. Это не мистификация, не фокус, а комплексное изменение субъективного восприятия. Как она это делает? Жестами? Да она и пальцем не шевелит… Взглядом? Голосом? А может быть, она излучает какие-то особенные волны, что не регистрируются нашей аппаратурой? Не станем же мы всерьез предполагать, что она по своему усмотрению, силой воли меняет реальность? Просто сидит – и меняет реальность! Хотя… Ну да, фактически это волшебство. Научных объяснений нет. Мы, люди, спокон веку так поступаем. Объявляем непонятное волшебством, поклоняемся ему, сочиняем с три короба, закутываем в покрывала романтического флера… а потом вдруг приходит какой-нибудь Фарадей и объясняет все волшебство прозаическим движением заряженных частиц… После знакомства с Дези я новыми глазами гляжу на мифологическую традицию человечества. Например, читаю внуку классические литературные сказки, а мне часто кажется, что цитирую исторические документы. Не имею намерений задеть ваши религиозные чувства…» – «Я не религиозен», – сообщил Кратов. «…но и Новый Завет теперь видится мне, простите сей неуклюжий каламбур, в новом свете… Впрочем, мы с вами материалисты и потому должны отдавать себе отчет, что перед нами – первый звоночек перехода на очередной уровень научных абстракций, где вступает в силу нераспечатанный пакет новых законов природы. Это значит, нам, ученым, предстоит веселая и насыщенная открытиями жизнь. Надеюсь, мы окажемся готовы к смене парадигм. К сожалению, одного прецедента мало, чтобы накопить статистику, выявить тенденции и сформулировать хотя бы что-то внятное…»
– Новые законы природы, – повторил он в тон своим мыслям. —
Носов вежливо выждал, последует ли продолжение, а затем спросил:
– И что нам это дает?
– Следствием или первопричиной, не стану гадать, этих свойств является то, что у Дези нет регистрируемого психоэма.
– Психоэм, – проговорил Носов сквозь зубы. – Кто бы мог подумать, что такая безделица, которую и руками-то пощупать нельзя, загонит нас в тупик и вынудит принимать сомнительные во всех смыслах решения?
– Хороша безделица, – возразил Кратов. – Можно сказать, душа!
– А эта твоя Дези, выходит, бездушна, как манекен?
– Ворон, не впадай в примитивную метафизику. У Дези Вифстранд есть душа, вполне человеческая и чрезвычайно чувствительная, не в пример той же твоей. Но психоэм у нее таков, что для наших сканеров невидим.
– А для эхайнских?
– Для чистоты эксперимента я предъявил милую фрекен двум эхайнам из разных этнических групп – Красному и Лиловому…
– Тенебре и Гайрону, что ль? – сощурился Носов.
– От тебя разве утаишь… Дези от души порезвилась, а ребятки так до конца и не поняли, что с ними творилось.
– Тенебра простачок и книжник, не спорю. А вот за старого волка Гайрона я бы не поручился.
– Ну, возможно… Не думаю, однако же, что он создаст нам дополнительные сложности сверх того, что уже успел. Ему нужно сделать слишком далеко идущие выводы… и решить для себя, есть ли польза в том, чтобы в нашей игре с Черной Рукой принять сторону политических конкурентов.
– Здраво мыслишь. Кстати, тебе не приходила в голову еще одна разумная идея: перейти на работу в наш Департамент?
– Может быть, только в страшных снах. Но кошмары я не запоминаю.
– Чистоплюй и белоручка, – сказал Носов.
– Знаешь, о чем я больше всего мечтаю? – спросил Кратов.
