– Добрый вечер, господин капрал, – сказал де Врисс. – Мне стало нехорошо, и мои друзья сочли, будто при звуках родной речи я скорее пойду на поправку.
– Возможно, – сказал капрал. – Но я вынужден настаивать, чтобы все без промедления покинули ваш дом и разошлись по своим жилищам. Таковы правила.
– Да, да, – вздохнул командор Хендрикс, поднимаясь из кресла. – Не мы их устанавливаем. Но мы их выполняем… Мы уже уходим, капрал. Вы нас проводите? Спокойной ночи, Винс.
– Отдохните, как полагается, – сказал Оберт. – Посмотрите, наконец, эту успокаивающую дурнину… «Охваченных пламенем». Правда-правда, посмотрите. Я тоже посмотрю – мне интересно, что привлекательного в этом бурлеске находит наша молодежь. – Он засмеялся. – Вдруг там сокрыт
Капрал Даринуэрн молча смотрел поверх голов собравшихся, и лицо его выражало обычную серьезную сосредоточенность, с легким оттенком страдания. Наверняка он мечтал прямо сейчас оказаться где-нибудь в другом месте, среди близких по крови и по духу товарищей, и заняться наконец каким-нибудь стоящим делом.
– Спокойной ночи всем, – промолвил де Врисс.
Дверь закрылась.
Винсент де Врисс лежал на спине – теперь уже без притворства, в том положении, когда боль досаждала меньше всего, – и таращился бессонными глазами в низкий потолок. «Она не дождалась. Женщины… что с них взять? Она была слишком молода и нетерпелива, чтобы ждать столько лет. Я не могу ее судить. В конце концов, каждый из нас на своем месте… еще неизвестно, как бы я повел себя в подобной ситуации. Это сейчас у меня нет иного выбора… только лежать в этой клетке и ждать, ждать… теперь уже совершенно непонятно – чего именно».
Человек из прошлого
Доктор Стеллан Р. Спренгпортен задумчиво потеребил тугой завиток светло-рыжей бороды.
– Нет, не помню, – сказал он. – Сколько, вы говорите, прошло лет? Двадцать? Больше? Ну посудите сами: я был у вас один, а сколько за эти годы у меня было таких, как вы?
– Охотно верю, – сказал Кратов. Тут же уточнил: – В то, что нас было много. И всех нас вы приводили в келью к Харону?
– Кто такой Харон? – нахмурился доктор.
– Как это вы его отрекомендовали мне: очень хороший психомедик. Но очень ленивый.
Стеллан пожевал губами, поглядывая на Кратова снизу вверх. Он по-прежнему выглядел могучим и самоуверенным гномом, хотя заметно прибавилось морщин на лбу и седины в бороде и нарочито неухоженной шевелюре, а любопытства в маленьких серых глазках, наоборот, поубыло.
– Курсант-звездоход, – сказал Стеллан немного печально. – Бросила девушка. Сумерки, самое ненавистное время для медиков. Попытка суицида на обочине автострады… Конечно же, я вас помню. Попытка прикинуться склеротиком была неуклюжа. Но вы очень сильно изменились, друг мой.
– А вы – очень мало, доктор.
– Напомните мне ваше имя.
– Константин Кратов, ксенолог…
– …и, очевидно, преуспевающий. Судя по суровой физиономии цвета застарелой бронзы, вам удалось излечиться от сердечного недуга и покорить не только Галактику, но и множество девичьих сердец.
– Да, Харон мне помог, хотя при первом же удобном случае я избавился от следов его вмешательства в мою память.
– Как вам это удалось? Занятно.
– Долгая история, – сказал Кратов неохотно. – Как-нибудь в другой раз.
– Жаль. Я крайне любознателен… Так что же вам от меня нужно, юноша?
– Расскажите мне про Харона.
– Вы все еще утюжите экзометрию от звезды до звезды?
– Не слишком активно. Ксенология располагает к кабинетным рефлексиям.
– И чем же вас, эксперта по межрасовым взаимодействиям, привлек Харон?
– Что-то мне подсказывает, что он находится в сфере моих профессиональных интересов. Если угодно – интуиция.
– Не смотрите на меня так, я не инопланетный шпион. И не имею намерений уничтожить изнутри экономику Федерации или обрушить нравственные устои развитого гуманизма.
– Я знаю. Вы действовали из лучших побуждений.
– Из каких иных побуждений может действовать медик-педиатр, когда его просят присмотреть за больным ребенком?!
– Больной ребенок – это Харон?
Они сидели друг напротив друга; вся стена за спиной Стеллана увешана была наивными акварельными рисунками, выполненными детской рукой.
