замках и тавернах ради того, чтобы развлечь людей. А в таком богом забытом месте тебя примут с распростертыми объятиями. Но самое главное, люди обожают болтать с жонглерами. И в их присутствии, – добавил он многозначительно.
Уилл наконец-то подобрал слова, которые искал:
– А мы не забыли об одной маленькой подробности? Я
Холт серьезно кивнул, словно соглашаясь с этими доводами:
– Но ты не забывай, что жонглеры бывают разные. Некоторые из них скорее просто менестрели.
– И ты неплохо играешь на лютне, как рассказывал Холт, – вставил Кроули.
Уилл посмотрел на него в еще большем замешательстве.
– Это мандола, – принялся объяснять он. – У нее восемь струн, настроенных парами. У лютни десять струн, и некоторые из них действуют в качестве бурдона…
Он замолк, увидев полное отсутствие интереса в глазах обоих рейнджеров. Лютня, мандола или даже большой барабан – это им было совершенно безразлично, лишь бы он умел играть на каком-то музыкальном инструменте.
Затем Уилл вспомнил слова Кроули и приободрился.
– Ты в самом деле считаешь, что я играю неплохо? – спросил он, обращаясь к Холту.
Раньше всякий раз, как Уилл пытался подобрать какую-нибудь песню на мандоле, на лице его бывшего учителя отображалось подобие муки. Сейчас же Уилл с удовлетворением подумал, что он наконец-то по достоинству оценил его мастерство. Но радость его длилась недолго.
– Откуда мне знать? Я не музыкант. Для меня любой писк и визг звучит одинаково, – отмахнулся Холт.
– Ах вот как… – вздохнул Уилл, немного разочаровываясь. – Ну тогда другие люди могут оказаться и разборчивее. А мы не можем подобрать мне другую роль? – обратился он к Кроули.
Командир рейнджеров, в свою очередь, пожал плечами.
– Например? – спросил он.
Уилл некоторое время подумал, прежде чем ответить.
– Например, роль лудильщика.
В конце концов, в историях Мердала, официального сказителя барона Аралда из замка Редмонт, герои часто переодевались странствующими лудильщиками. Хорт пренебрежительно фыркнул.
– Лудильщика? – переспросил Кроули.
– Да, – ответил Уилл, воодушевляясь. – Они тоже переходят с места на место. Людям нравится с ними разговаривать и…
– И они славятся как мелкие воришки, – закончил за него Кроули. – Ты что, считаешь, что было бы неплохо изображать того, кто пробуждает подозрения в каждом встречном? Они же не будут сводить глаз с тебя, ожидая, что ты стянешь у них нож.
– Воришки? – недоуменно спросил Уилл. – Что, в самом деле?
– Не то слово, – ответил Холт. – Никогда не понимал, почему этот идиот Мердал настаивает на том, что герои должны выдавать себя за лудильщиков. Хуже идеи, на мой взгляд, не придумаешь.
– Ах… – вздохнул Уилл, которому в голову больше не шли никакие предположения. Помедлив, он снова спросил – Так вы считаете, что я играю достаточно хорошо, чтобы сойти за музыканта?
– Есть только один способ выяснить, – сказал Кроули. – У тебя при себе есть лютня. Послушаем, как ты играешь.
– Это не… – начал было Уилл, но замолчал и потянулся к футляру для мандолы, лежавшему поверх его седла. – Неважно, – закончил он.
Достав инструмент из футляра, он вынул плектр из панциря черепахи, зажатый между двумя верхними струнами, и взял несколько аккордов. Как он и предполагал, долгая поездка верхом и прохладная ночь далеко не лучшим образом сказались на настройке мандолы. Подтянув несколько струн, он взял другой аккорд и удовлетворенно кивнул. Затем снова взял этот аккорд, решив, что верхняя струна слишком высока, и немного ослабил ее. Так-то лучше, подумал он.
– Ну давай, – нетерпеливо сказал Кроули, махнув рукой.
Уилл извлек аккорд ля-мажор и помедлил. У него вдруг вылетели из головы все мысли, и он не мог припомнить ни одной мелодии. Он попытался сыграть ремажор, затем ми-минор и си-бемоль мажор, надеясь, что эти звуки каким-то образом его вдохновят.
– А слова у этой музыки есть? – спросил Холт уж слишком подчеркнуто вежливо.
Уилл обернулся к нему.
– Не могу вспомнить никакой песни, – сказал он. – Как будто помрачение какое-то нашло.
– Будет плохо, если подобное случится в какой-нибудь таверне, – сказал Холт.
Уилл отчаянно пытался вспомнить хоть какую-нибудь песню.
