Филип задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Всё же присядь, брат, — попросил он. — Ты не спрашиваешь, где я был и что делал все эти годы?
— Мне это безразлично, — авва Фернар остался стоять. — Впредь изволь не называть меня братом. Брата у меня нет, я потерял его в тот день, когда выяснилось, что он — предатель и трус.
— Что ж, — Филип усмехнулся. — А я вот продолжаю считать тебя братом. Несмотря на то что брат у меня, по сути, фанатичный палач.
Авва Фернар закаменел лицом, ладонь метнулась к рукоятке клинка.
— Полноте, — Филип даже не шелохнулся. — Неужели ты поднимешь на меня руку?
Авва Фернар стиснул челюсти, усилием воли сдержал гнев.
— У нас три руки на двоих, — сказал он. — И всего одна из них принадлежит мне. Но её хватит, чтобы…
— Ты заблуждаешься, — прервал Филип. — Можешь полагать меня трусом, твоя воля. Но ради твоего же блага — не думай, что лучше меня управляешься с клинком.
— Ты угрожаешь мне?
— Предупреждаю. В общем, так, — Филип подобрался. — Завтра твоя свора собирается казнить девушку по имени Франия, обвинённую в безбожии и мятеже. Прошу тебя: не допусти этого.
Авва Фернар ошеломлённо потряс головой.
— Ты не в своём уме, — бросил он.
— В своём. Я прошу тебя помиловать осуждённую.
Его блаженство презрительно скривил губы.
— Вот, значит, для чего ты явился ко мне, — проговорил он. — Напрасно пришёл. Я никого не милую, милует Господь Бог.
— Бога нет, — возразил Филип насмешливо.
Авва Фернар, смежив веки, с минуту молчал. Потом сказал спокойно:
— Только за эти слова ты уже заслуживаешь смерти. Но ради нашей покойной матери я пощажу тебя. Уходи откуда пришёл.
— Я уйду не раньше, чем закончу дело с тобой. Значит, милует Господь Бог. Ну допустим. И как же он это проделывает?
— Глас Господний раздаётся у меня в голове.
Филип усмехнулся и посмотрел на брата в упор.
— Это всего лишь голос твоей совести, Фернар. Вернее, того, что от неё осталось. Твой господин утопил королевство в крови. А ты прислуживаешь ему, как цепной пёс, прикрываясь этим своим истуканом, которого величаешь господом.
Авва Фернар рванул из ножен клинок. В то же мгновение Филип вскочил, ногой отпихнул от себя дощатый стол и отпрыгнул назад.
— Прибери оружие, Фернар, — выдохнул он. — Прости меня за мои слова, я сказал их в запале. Я молю тебя, — Филип шагнул вперёд и неожиданно пал перед братом на колени: — Пощади девушку! Она — моя дочь.
— Что?!
— Франия плоть от плоти моей и единственный живой человек одной с нами крови. Клянусь в том памятью матери.
Авва Фернар с силой вогнал в ножны меч. Отступил назад. Мать умерла, когда им с Филипом не исполнилось ещё и двенадцати. Отец пережил её на год и оставил после себя лишь долги. Имение ушло с торгов, и идти бы близнецам по миру, не заметь их наследный принц. Будущий король взял сирот под свою руку, потом приблизил к себе. Дал им образование, офицерские чины, а взойдя на трон, дал и веру. Королю братья были обязаны всем. Оба. Но только он, Фернар, долг свой оплатил. А трус и чистоплюй Филип в решающий момент предал. Король немилосердно жесток, сказал Филип двадцать лет назад, в тот день, когда последний раз видел брата. Что ж, он прав, к врагам его величество жесток и немилосерден, но что с того?
Сейчас человек, которого Фернар некогда называл братом, пытался шантажировать его. Совесть, голос крови, родственные чувства — всё пошло в ход. Напрасно. Тот, кто посвятил себя службе Всевышнему, глух к увещеваниям и мольбам. У него есть к чему прислушиваться и чьей воле повиноваться.
— Убирайся прочь, — твёрдым голосом велел его блаженство. — Уходи, пока я не приказал…
— Не приказал что? — Филип медленно, в три приёма поднялся с колен. — Схватить меня и предать пыткам?
Авва Фернар не ответил. Филип, опустив голову, долго молчал, потом проговорил глухо:
— Ты отказываешь мне в просьбе?
— Отказываю.
— Что ж… — Филип скрестил на груди руки. — Ты не спросил меня, как я провёл все эти годы, но я скажу тебе сам. Я, видишь ли, воевал за веру. Нет, не за то, что полагаешь верой ты. А за то, во что должен, обязан верить всякий порядочный человек. За принцип, называемый свободой, который важнее чувства долга, важнее мужества. Вряд ли ты поймёшь почему. Да, я знаю, у тебя тоже есть принципы. К примеру, знаю, как поступил бы ты, окажись сейчас на моём месте. Ты заколол бы меня, а завтра принял бы смерть вместе со своей дочерью. Это в твоём понимании был бы честный, мужественный поступок,
