— Капитон, — осторожно начал немец, — что быть, когда ты пить моя вода?
По лицу слуги прошлась розовая волна, глаза забегали, изо рта вылез фиолетовый язык и облизал губы.
— Ну? — нахмурился немец.
— Огурцом закусил…
— А затем?
— Помилуйте, хер Фукс, толком не помню.
— А где быть этот раз?
— Отца нашего, императора Петра Лексеича, предупредить хотел, видение мне было, да такое… — на лбу Капитона проступила испарина, — жуть какое… будто убили его.
— Что за чушь?!
— Вот вам крест, как наяву, — Капитон завертелся на месте в поисках красного места и, не найдя, трижды перекрестился на изумлённую Фёклу.
После этого он рассказал историю о том, как во дворец императора, которого почему-то звали Павел и где Капитон почему-то служил лакеем, ворвались заговорщики, ударили его по голове, он закричал, стал призывать на помощь, но заговорщики, а это были князья да графы, в странных дорогих камзолах, каких он прежде не видывал, проникли в царские покои. Когда Капитон вернулся, его величество был уже на полу, а заговорщики били и топтали его ногами. Один размахнулся шпажным эфесом и ударил несчастного по голове, после чего тот замолк, а заговорщики вышли, толкнув Капитона на лестницу. Он покатился вниз по ступеням, убился головой о перила и провалился в беспамятство, а когда очнулся, решил во что бы то ни стало сообщить о случившемся Петру Алексеичу. Для чего отправился в крепость.
— Genug! Довольно! — прервал его немец. — Не могу этот чушь более слушать. Ich verstehe nichts. Больше не пей водка!
Русский мужик пить водка не уметь. Большой беда от водка. Увидеть тебя пить водка — прогнать вон! Verstanden?
Капитон кивнул и опустил голову.
Он стойко держался, пока однажды не случилось несчастье.
Как и прежде, Фукс химичил в лаборатории, чертыхаясь и производя брак, а Капитон выносил зелёную бутыль за порог, где молча и кисло разливал мужикам. Сам не пил.
Между тем напиток с каждым разом крепчал и всё менее напоминал водку. Одержимый немец продирался сквозь химический Шварцвальд в поисках заветного чёрного облака. Последний раз он, кажется, нащупал что-то, но подвела горелка — кончилось китовое масло.
«Тойфель», удар остроносым ботинком по сундуку, и вот уже из трухлявой телеги вываливается лохматый Сенька-пробник. Он направляется на зелёный свет бутылочного маяка, как трёхмачтовый португальский галеон, перед которым расступаются обделённые величием рыбацкие шмаки.
Подошёл, окунул палец, понюхал, лизнул, скорчил мину, «хм», снова окунул, снова лизнул, мужики затаились. Сенька поелозил во рту языком, переложил стакан в правую руку и под всеобщий вдох залил в рот.
— Ну чё?
Вместо ответа Сенька согнулся, покраснел и начал тяжело дышать…
— Сенька, ну чё?
Сенька не ответил. Вместо этого опустился на колени и стал со всеми одной высоты.
— Во разобрало, дай мне.
— Погодь!
— Да ладно, чё там, глянь как разобрало.
— Эх, лямку три, налегай да при, давай, Капитон, мне на пробу, — из толпы выступил мужик, похожий на разбойника, со шрамом от носа до уха и розовым бельмом в глазу. Он вырвал из рук хрипящего Сеньки стакан и протянул Капитону. Тот плеснул зеленоватой жидкости и шепнул:
— Поди отрава… поди не стоит…
Разбойник понюхал, скривился, сделал два глотка и выдохнул горячо, как из жаровни:
— Ух, братцы…
— Ну чё? — снова спросили мужики.
— Это что ж? Отец Макар трапезует, а послушник Назар запахом сыт? Мне дай!
— Погодь, сперва мне, Капитон.
За обедом на Фукса снизошло озарение. Не дождавшись кофия, он бросил негодующий взгляд на нерасторопную Фёклу и резво упорхнул на второй этаж, будто ему не тридцать лет, а всего семнадцать. Там он привёл в порядок сосуды, освободил и прочистил колбы, помыл пробирки, разложил записи и приготовился совершить научное открытие. Он уже понял, что получилось в плоскодонной «Фрау Фетбаух». Оставалось только проверить.
Пока он возился, из окна доносились странные звуки, а на улице началось необычное для этого времени суток оживление. Разобрать русскую речь
