«поросят», исключая разве что Ида.
Тот по-прежнему держался нейтрально и… всё так же, как и в течение всего завтрака, смотрел на меня. В этот миг сознание посетила безумная мысль – а что, если вот это обещание исправиться именно с нашими гляделками связано?
– Айрин? – позвал на сей раз Осб. Причём голос прозвучал жалобно.
Я хлопнула ресницами, но что ответить, не знала. Была слишком растеряна, чтобы говорить.
– Айрин, – протянул уже Селв. – Ну, пожалуйста…
– Айрин, мы клянёмся, – повторил главный оратор в лице Тунора.
Я подхватила стакан с соком, сделала глоток, но… нет, всё-таки промолчала.
– Малышка вам не верит, – хмыкнул седовласый герцог.
– И правильно делает, – весело добавил маркиз.
Белокурая троица резко подобралась и насупилась. Переглянулась, дружно поджала губы, а потом Тунор сказал:
– Пап, мы вообще-то не шутим.
– Да?
Адвокат кивнул, Селвин с Осбертом тоже, а Идгард хмыкнул и улыбнулся. То есть он в клятве «не доставать» не участвовал? Или что? Или как это всё понимать?
Первые несколько секунд я честно пыталась осмыслить, а потом решила, что ломать голову не буду. И ответа братьям не дала – пусть сперва на деле докажут, а вот потом поговорим.
Едва завтрак закончился, я поднялась из-за стола и, присев в вежливом реверансе, сообщила, что пойду наведаюсь в студию.
– Опять рисовать будешь? – разочарованно спросил Осберт.
– Не знаю, – ответила честно. – Как пойдёт.
«Поросята» сразу скисли, однако остановить не попытались. Увязаться следом тоже не попробовали, и это однозначно был плюс.
Я благополучно миновала несколько залов, лестницу, коридор, а очутившись на личной территории «возлюбленного», услышала:
– О! Ну надо же, какие люди!
То есть да. Сообщник находился в адекватном состоянии, причём он не работал, а сидел на стуле и, попивая чай, разглядывал будущий шедевр. Всё того же танцующего в венке из еловых веток шута.
Я к процессу любования не присоединилась. Просто мазнула взглядом и проследовала к мольберту, на котором стоял начатый натюрморт.
– Погоди, – тут же встрепенулся Вирдж. – Ты же сказала, что до конца каникул с картинами покончено.
– Кажется, я передумала.
– Да? А чего так?
Я промолчала. Да и что могла сказать? Объяснить ему, что признала эту студию самым безопасным местом во всём замке? Или поведать, что мне срочно, вот прямо сейчас, необходимо отвлечься, ибо один из его братьев поступил так, как приличным людям поступать нельзя?
– Айрин, что опять случилось? – голос Вирджина прозвучал спокойно.
– Ничего особенного, – оглядываясь в поисках фартука, буркнула я. – Снегопад.
Будущий великий скульптор не понял, и я объяснила:
– Дороги замело, уехать не получается.
– Уехать? – У красавчика аж глаза округлились. – Куда? – И уже с возмущением: – Айрин, но ты обещала!
Я не выдержала, глянула злобно. Говорить о том, что он тоже обещал, не стала, и вообще повернулась к холсту. Окинула оценивающим взглядом набросок и пришла к выводу, что буду писать без всякой натуры.
– Какая ты всё-таки вредная, – так и не дождавшись реакции, пробормотал Вирдж.
Уже привычное желание подойти и треснуть по голове палитрой я в себе задушила. Да, я именно такая! Вредная, мелочная и… как там меня ещё называли?
Только сейчас смысл не в этом, а в том, что мне действительно очень-очень нужно отвлечься. Что угодно, лишь бы не думать о серо-синих глазах, украшенной сапфиром серёжке и губах, от которых плавится душа.
Именно поэтому я промолчала – взялась за тюбики, чтобы обновить краску на палитре, затем подхватила кисть и попыталась придать объём одному из обозначенных на холсте яблок.
Получилось так себе. Вернее, совсем не получилось.
Однако я сдаваться не собиралась – закусила губу и продолжила «творить». Спустя ещё два изуродованных яблока и три прямо-таки убитые ягодки винограда тряхнула головой и попробовала расслабиться. Отпустить себя, позволить эмоциям быть.
Вот после этого дело пошло…
