Сверху донесся колокольный звон. Роджер взял Брианну за руку. Джесси Хэйз вовремя глянула через плечо, и на ее лице расплылась хитрая, понимающая усмешка.
Брианна обмакнула пальцы в небольшую каменную чашу, установленную в стене у дверей, и перекрестилась. Роджеру этот жест показался странным образом знакомым, несмотря на его католические истоки.
Много лет назад, во время прогулки по холмам, они с преподобным наткнулись на священный источник, спрятанный в роще. У крошечного ручья стоял плоский камень. Время почти стерло с него вырезанные линии – осталась лишь тень человеческой фигуры.
Над темным прудиком, в который впадал источник, витали древние тайны. Роджер с преподобным молча постояли там, а затем преподобный зачерпнул горсть воды и вылил у подножия камня. Следующей он умыл лицо. Лишь потом они оба опустились на колени у источника, чтобы напиться прохладной воды.
Когда преподобный наклонился, Роджер заметил обрывки ткани, привязанные к веткам дерева. Обеты, молитвы, которые оставляли те, кто посещал древнее святилище.
Столько тысячелетий люди осеняют себя водой, прежде чем высказать потаенные желания?.. Роджер макнул пальцы в чашу и неловко коснулся лба и сердца, произнеся про себя нечто похожее на молитву.
Они с Брианной нашли места в восточном трансепте, где устроились рядом с неугомонным семейством. Взрослые рассаживали сонных детей и постоянно передавали туда-сюда верхнюю одежду, сумки и детские бутылочки под аккомпанемент невидимого органа. Играли «О малый город Вифлеем».
Потом музыка смолкла. Воцарилась тишина – все замерли в ожидании. Послышались громкие ноты рождественского гимна «Придите, верные».
Роджер поднялся вместе с паствой, когда процессия двинулась по центральному проходу. Вновь показались послушники в белых рясах. Один помахивал кадилом, которое обдавало людей пахучим дымом, другой нес книгу, а третий – большое распятие. Жуткая фигура на нем была измазана красной краской, чье кровавое эхо перекликалось с ало-золотым одеянием священника.
Роджер невольно почувствовал отвращение. Смесь варварской помпезности и нестройных песнопений на латинском совершенно не вязалась с его представлениями о церкви. Однако по мере продолжения мессы ситуация менялась. Священник читал Библию, знакомую Роджеру, а потом его охватила привычная для службы скука. Разносились типичные пожелания мира, добра и любви, и слова эти всплывали на поверхности его мыслей безмятежными белыми лилиями.
К тому времени как паства опять поднялась, Роджер уже не видел ничего странного. Его окружала знакомая церковная духота, смешанная с запахами влажных шерстяных вещей, воска и – едва заметного – виски, которым угощались некоторые прихожане. Благодаря этому всему Роджер почти перестал различать сладковатый ладан. Однако, глубоко вдохнув, он уловил легкий аромат свежей луговой травы, исходящий от волос Брианны.
Они поблескивали в тусклом свете, густые и мягкие; темно-фиолетовый свитер только подчеркивал их цвет. Медных искр было не видать, но Роджер с наслаждением вглядывался в глубокий рыжий оттенок, так напоминающий окрас благородного оленя. Его вдруг охватили та отчаянная тоска и желание, которые он испытал, когда вдруг увидел зверя в горах.
Апостол Павел явно знал, что делал, когда запрещал женщинам открывать волосы. Похоть?.. Роджер вдруг вспомнил пустой коридор и пар, исходивший от кожи Брианны, прохладные пряди, похожие на змей, на ее плечах… Он поспешно уставился на алтарь: священник поднимал плоское блюдо с хлебом, а мальчишка рядом с ним яростно тряс колокольчиком.
Наблюдая за Брианной, когда та пошла принимать Святое Причастие, Роджер с тревогой осознал, что уже давно бессловесно молится. Он слегка успокоился, поняв суть своих чаяний. Не низменное «пусть она станет моей», отнюдь. А более скромное – и приемлемое, как он надеялся, – «пусть я стану ее достоин, пусть я научусь ее любить, позволь мне о ней заботиться». Роджер вдруг почувствовал на себе любопытный взгляд мужчины, сидящего рядом, и выпрямился, смущенный, будто кто-то подслушал его очень личный разговор.
Брианна вернулась. Ее глаза были широко открыты, на губах играла мечтательная улыбка. Девушка преклонила колени, и Роджер опустился за ней.
Она казалась очень трогательной, хотя обычно ее лицо сложно назвать нежным. Прямой нос, густые рыжие брови. Скулы и подбородок будто кто-то высек из мрамора. А вот рот мог изменять Брианну до неузнаваемости – от мягкой и отзывчивой девушки до суровой средневековой аббатисы, чьи губы сжаты с каменным целомудрием.
Низкий голос с произношением уроженца Глазго вдруг затянул «Вот волхвы с Востока идут», оторвав Роджера от созерцания как раз вовремя, чтобы увидеть священника, шествующего обратно в окружении служек в торжественных клубах дыма.
– Вот три волхва с Востока идут… – тихонько напевала Брианна, прогуливаясь с Роджером по набережной. – Большую сигару с собою несут… Огонь поднесли, сигару зажгли… Слушай, ты точно выключил газ?
– Да, – заверил Роджер. – Не волнуйся. Если при такой плите и колонке дом до сих пор не взлетел на воздух, то его явно хранит кто-то свыше.
Брианна рассмеялась.
– Пресвитерианцы верят в ангелов-хранителей?
– Нисколько. Это все папистские суеверия.
– Надеюсь, я не обрекла тебя на вечные муки, приведя на мессу. А пресвитерианцы верят в ад?
