– Я рассказал все, что помнил. О политике, о сражениях. Не обо всех, конечно, – о самых главных. В общем, о той многолетней кровавой бойне, которая скоро начнется.
Он помолчал немного и продолжил:
– Кажется, мой рассказ… его напугал. Поэтому сейчас он вроде как мне отомстил. Наверное, справедливо.
Фыркнув, я встала и отряхнула юбки от крошек и золы.
– Чтобы ты напугал Джейми Фрейзера баснями про войну… Мальчик мой, не дождешься!
Он рассмеялся, нисколько не обиженный.
– Может, и не напугал… – Роджер вдруг посерьезнел; правда, в глубине глаз все равно плескалась насмешка. – Зато ему удалось перепугать меня до чертиков.
Я посмотрела в сторону лошадей. Луна еще не взошла, и я видела лишь смутное нагромождение теней; изредка в свете костров мелькали блестящие глаза. Джейми тоже был где-то там: лошади переступали с ноги на ногу и тихо фыркали, как всегда, если рядом оказывался кто-то знакомый.
– Он не просто солдат, – шепотом сказала я, хотя Джейми не мог меня услышать. – Он офицер.
Снова усевшись на бревно, я взяла кукурузную лепешку. Она совсем остыла. Я развернула платок, но есть не стала.
– Знаешь, я была медсестрой. В полевом госпитале во Франции.
Роджер с интересом кивнул. Огонь бросал на его лицо тени, очерчивая тяжелые брови, худые скулы и на удивление мягкие губы.
– Солдаты, которых я выхаживала, были очень напуганы. И те, кто помнил бои, и те, кто нет… Но офицеры – они по ночам совсем не спали.
Я рассеянно водила пальцем по шершавой лепешке, жирной от свиного сала.
– Я видела, что было с Джейми в Престоне, после того как один из его людей умер у него на руках. Он плакал. И тот день помнит до сих пор. А вот Каллоден – забыл, потому что это слишком тяжело.
Глядя на комок жареного теста, я выковыривала ногтем подгоревшие кусочки.
– Да, ты его напугал. Потому что он не хочет оплакивать тебя. И я не хочу, – тихо добавила я. – Ты там поосторожнее, хорошо? Пусть не сейчас, потом, когда настанет время.
Долгое молчание.
– Хорошо, – чуть слышно обронил Роджер, встал и ушел.
Спускалась ночь, и лагерные костры горели все ярче. Мужчины держались небольшими группами, поближе к родственникам и знакомым. Потом это напряжение уйдет – и в конце концов все наши люди соберутся вокруг одного большого костра.
Джейми испугали не слова Роджера, а то, что скрывалось за ними. Для хорошего офицера было два пути: или умирать с каждым из своих людей, или обратить сердце в камень.
Оба моих мужа были офицерами – Фрэнк ведь тоже служил. Я была медсестрой и врачом на двух войнах. Не понаслышке знала даты сражений. Помнила, как пахнет кровь, рвота и гной. Видела раздробленные конечности, вываливающиеся кишки, торчащие обломки костей… и людей, которые в жизни не держали ружья, но умирали от лихорадки, болезни и отчаяния.
Тысячи людей сложили голову на поле боя во Вторую мировую – и десятки тысяч погибли от инфекций и эпидемий. Здесь через четыре года будет то же самое.
И это приводило меня в ужас.
Следующим утром мы разбили лагерь на склоне Балзам-Маунтин, в миле от поселения Лаклоу. Кое-кто из мужчин хотел ехать дальше, добраться до деревушки Браунсвилл, откуда мы должны были повернуть в Солсбери. Наверняка там нас ждала таверна и крыша над головой, но Джейми решил не торопиться.
– Не хочу перепугать тамошний народ, – объяснил он Роджеру. – А то ворвемся ночью вооруженным отрядом… Лучше заедем при дневном свете, дадим мужчинам время собраться, а наутро покинем деревню…
Он прервал себя на полуслове и закашлял, сгибаясь пополам.
Кашель мне очень не нравился, да и Джейми выглядел не лучшим образом. На лице у него горели пятна, при каждом вдохе он сипел. Впрочем, в отряде многие шмыгали красными носами и постоянно сплевывали в огонь, отчего пламя то и дело трещало.
Надо бы уложить Джейми в постель, в ноги пристроить горячий камень, на грудь налепить горчичник, а в рот влить отвар мяты и эфедры. Но поскольку в кровати его можно удержать лишь кандалами и десятком вооруженных мужчин, пришлось довольствоваться тем, чтобы просто плюхнуть в его миску кусок мяса понаваристее.
– Эвальд… – хрипло позвал Джейми одного из Мюллеров и опять закашлялся. – Эвальд, возьмите Поля, принесите дров. Ночь будет холодной.
Холодало уже сейчас. Люди толпились возле огня – подошвы сапог едко воняли паленой кожей. На ногах у меня, казалось, вот-вот вздуются пузыри ожогов, потому что я, разливая рагу, стояла вплотную к костру. Задница, напротив, заледенела, несмотря на нижние юбки и поддетые под них старые штаны, чтобы не стереть ноги в кровь, – по здешним местам в дамском седле не наездишься.
