теплому свету дома, шагнула вперед, почти как Персефона, ступающая в царство Аида. Джейми вдруг передал мне фонарь.
– Что ты делаешь? – прошептала я, слыша шуршание одежды.
У калитки было так темно, что я увидела на его месте лишь пятно, зато услышала довольно специфический звук.
– Мочусь на столбы, – тоже шепотом отозвался Джейми. Затем он шагнул назад и снова зашуршал, застегивая бриджи. – Если уж надо, то надо, только я не хочу, чтобы за нами какая-нибудь дрянь увязалась.
Настал мой черед фыркать. Впрочем, я не стала возражать, когда Джейми решил повторить свой ритуал и у порога сарая. Может, у меня просто разыгралось воображение, но ночь казалась живой и полной неведомых существ.
Смрад смерти успел смешаться с запахами ржавчины, гнилой соломы и древесины, и все же я испытала облегчение, оказавшись внутри сарая, где воздух был неподвижен. Раздался тихий скрежет металла – заслонка фонаря скользнула в сторону, – и в сарай полился ослепительный свет.
Мертвую рабыню, обмытую и завернутую в грубый саван, уложили на широкой доске, установленной между двумя козлами. Рядом с телом лежала краюха хлеба и стакан бренди, а на саване, как раз над сердцем, – маленький венок из сухих трав. Кто это все оставил?.. Наверняка другие рабы. Джейми перекрестился и взглянул на меня почти осуждающе.
– Нельзя касаться погребальных вещей, это к беде.
– Их нельзя забирать, – уточнила я вполголоса, но тоже перекрестилась, прежде чем сложить их в углу сарая. – Потом положу их на место.
– Хм-м-м. Погоди, саксоночка.
Джейми порылся в карманах и достал крошечную бутылочку, из которой сбрызнул тело, пробормотав короткую гэльскую молитву – обращение к святому Михаилу, чтобы он защитил нас от демонов, упырей и прочих ночных существ. Очень кстати.
– Святая вода? – недоверчиво спросила я.
– Конечно. Взял у отца Леклерка.
Джейми перекрестил тело и на мгновение возложил руку на скрытую тканью голову, а потом неохотно кивнул – давай, мол.
Достав из сумки скальпель, я аккуратно разрезала саван по шву. С собой у меня была крепкая игла с навощенной нитью, чтобы зашить тело. Если повезет, то смогу сшить и саван так, что никто ничего не заметит.
Лицо Бетти изменилось до неузнаваемости. Круглые щеки ввалились, черная кожа стала пепельно-серой. Губы и уши приобрели синюшный оттенок. Так было даже легче – передо мной действительно находилась лишь оболочка, а не женщина, которую я знала.
Джейми снова перекрестился и, буркнув что-то по-гэльски, поднял фонарь повыше, чтобы мне было лучше видно. На стену упала его тень, высокая и жуткая. Я поспешила вернуться к работе.
– Тебе не обязательно смотреть, Джейми.
Я выпрямилась, чтобы утереть лоб. В сарае было холодно, но я вся вспотела, вскрывая грудину. Завоняло внутренностями.
– Повесь фонарь на гвоздь и выйди наружу, если хочешь.
– Я в порядке, саксоночка. А что это? – осторожно указал Джейми, наклонившись. Его беспокойство сменилось интересом.
– Трахея и бронхи, – ответила я, проведя по изящным хрящевым кольцам, – и кусочек легкого. Если с тобой все хорошо, можешь приблизить свет?
Без расширителей я не могла полностью обнажить легкие, однако увидела достаточно, чтобы исключить некоторые диагнозы. Поверхность легких была черной и зернистой. Бетти больше сорока лет прожила у открытого огня.
– Вся грязь, которую человек вдыхает и не откашливает – табачный дым, сажу, смог и прочее, – постепенно накапливается в тканях легких и в плевре, – объяснила я, приподнимая полупрозрачную плевру кончиком скальпеля. – Легкие ребенка будут чистыми и розовыми.
– А мои тоже так выглядят? – Джейми чуть не закашлялся. – И что такое смог?
– Воздух в таких городах, как Эдинбург, где дым смешивается с туманом от воды, – рассеянно пояснила я и закряхтела, пытаясь раздвинуть ребра. – Твои, скорее всего, не так уж плохи, ты ведь долго жил на воздухе или в местах без каминов. Чистые легкие – награда за жизнь без огня.
– Приятно знать, когда особо нет выбора, – заметил Джейми. – А если он есть, то большинство все-таки выберет тепло и кашель.
Я улыбнулась, не поднимая головы, и разрезала верхнюю долю правого легкого.
– Верно, так и происходит.
Никаких признаков кровоизлияния в легких и в дыхательных путях. Никаких доказательств эмболии. Нет скопления крови ни в груди, ни в брюшной полости, хотя сейчас она слегка потекла из-за моих разрезов. После смерти кровь сворачивается, но потом постепенно разжижается.
– Подай, пожалуйста, еще тряпок, хорошо?
Несколько капель на саване не вызовут подозрений, учитывая, как Бетти умерла.
Я перегнулась через тело, чтобы забрать тряпки, и случайно надавила на его бок. Труп издал низкий стон. Джейми тут же отскочил назад с перепуганным вскриком. Свет бешено замелькал. Я и сама подпрыгнула, но быстро опомнилась.
– Все в порядке, – сказала я, хотя сердце бешено колотилось, а пот на лбу резко стал ледяным. – Это просто газ. Мертвецы часто издают странные звуки.
