Он бросил на меня взгляд исподлобья и снова отвел глаза.
– Ммм… о голых женщинах, – промямлил он и покраснел, сливаясь со своей новой фланелевой рубашкой.
Какие-то секунды я просто смотрела на него. В ушах у меня по-прежнему гудело, но со слухом вроде бы все было в порядке. Я ткнула в него пальцем, очень аккуратно, потому что кисти были все еще опухшими и синими.
– Ты, – сказала я очень четко, – сейчас же иди сюда, сядь, – я показала на место на кровати рядом с собой, – и расскажи мне по-человечески, что с тобой произошло.
Он послушался, и спустя пять минут я уже каталась по постели от смеха, постанывая от боли в сломанных ребрах, по щекам и ушам бежали слезы.
– Господи, господи, господи, – выдыхала я. – Я не могу, я правда больше не могу. Помоги мне сесть. – Я вытянула руку и вскрикнула от боли, когда его пальцы сомкнулись на моем истерзанном запястье, однако сумела подняться и сложилась пополам, крепче сжимая подушку у живота каждый раз, когда меня накрывал очередной приступ неконтролируемого смеха.
– Рад, что тебе это кажется забавным, саксоночка, – сказал Джейми очень сухо. Он уже избавился от своего замешательства, хотя щеки по- прежнему рдели. – Уверена, что это не истерика?
– Нет, совсем нет. – Я втянула носом воздух, вытирая глаза влажным льняным носовым платком, затем весело фыркнула. – Ох! Ой, боже, как больно.
Вздыхая, он налил в кружку воды из кувшина, стоящего на столе, и подал мне. Вода была холодная, но безвкусная и довольно застоявшаяся. Я подумала, что она, должно быть, стоит здесь с тех самых пор…
– Ладно, – сказала я, отдавая кружку и осторожно промакивая влагу с губ. – Я в порядке. – Я часто дышала, чувствуя, как сердце восстанавливает нормальный ритм. – Что ж. Теперь я по крайней мере знаю, почему ты возвращался от чероки в состоянии такого… такого… – Я почувствовала, как из груди снова поднимается смех и согнулась, постанывая, пока гасила его. – О, Иисус твою Рузвельт Христос. А я-то думала, что это мысли обо мне сводят тебя с ума от желания.
Джейми тихонько насмешливо фыркнул, поставил кружку, поднялся и откинул покрывало. Он посмотрел на меня, и глаза его были чистыми, абсолютно искренними.
– Клэр, – сказал он нежно, – это была ты. Это была ты и всегда будешь. Залезай в кровать и задуй свечу. Как только я закрою ставни, притушу очаг и запру дверь, я приду тебя согреть.
– Убей меня.
Глаза Рэндолла лихорадочно горели.
– Убей меня, – говорил он. – Любовь моя.
Джейми вздрогнул и проснулся, все еще слыша, как слова отдаются эхом в голове, видя промокшие от дождя волосы и залитое водой, как у утопленника, лицо Рэндолла.
Он сильно потер лицо ладонью, удивляясь тому, что кожа сухая, а вместо бороды лишь ее призрачная тень. Ощущение влаги на теле и чесотка месячной щетины были так сильны, что он поднялся и, двигаясь на ощупь, подошел к окну, где луна светила сквозь щели в ставнях. Налил немного воды в таз, подвинул его к лучу и заглянул внутрь, как в зеркало, чтобы избавиться от навязчивого ощущения, что он был кем-то другим в каком-то другом месте. Лицо в воде было не более чем смутным овалом, но чисто выбритым, а волосы свободно свисали на плечи, а не были забраны назад для битвы. И все же казалось, что перед ним лицо чужака.
Растревоженный, он оставил воду в тазу и через мгновение юркнул обратно в постель. Она спала. Джейми даже не подумал о ней, когда проснулся, но теперь ее присутствие успокоило его. Джейми любил это лицо даже таким – избитым и опухшим.
Он положил руку на спинку кровати, твердость древесины утешала. Иногда он просыпался, но сон оставался с ним, и реальный мир становился призрачным, непрочным вокруг. Иногда ему было страшно, что он сам окажется призраком.
Но простыни холодили кожу, а тепло Клэр возвращало его в настоящее. Джейми потянулся к ней, и она повернулась на бок, спиной к нему, удобно устраиваясь в его руках с тихим стоном удовольствия, ее ягодицы крепко прижимались к его бедрам.
Она тут же снова уснула, на самом деле она и не просыпалась по-настоящему. Ему очень хотелось разбудить ее, заставить говорить с собой, просто чтобы убедиться, что она его видит и слышит. Но Джейми просто стиснул ее покрепче в объятиях и смотрел на дверь сквозь ее кудрявые волосы, как будто она может вдруг открыться, а за ней окажется Джек Рэндолл, насквозь промокший, со струящимися по телу потоками дождя.
«Убей меня, – он сказал. – Моя любовь».
Сердце билось медленно, эхом отдаваясь в ухе, прижатом к подушке. В иные ночи Джейми засыпал, прислушиваясь к нему, умиротворенный глухими монотонными ударами. Другой раз, как сейчас, он вслушивался в мертвую тишину между ударов – в тишину, которая терпеливо ждет всякого смертного.
