— Не знаю, сынок, ей-богу, не знаю. Но вас специально выматывают перед тем, как к нему отправить. Я краем уха слышал, как он Зимину говорил, что с Богдановым они перестарались. Дескать, не нужно до такого состояния доводить, что он, ну, Череп, в такой помощи не нуждается.
— Понял, дядя Сережа. Спасибо за ужин! Марся, подъем, мать твою!!
Тот, недовольно ворча, начал подниматься.
— Тебе помочь?
— Давай, ноги вообще не держат. Ну, Чен, ну, сука!!!
— Не ругайся. Сам виноват! Сколько раз тебе говорил: ставь блоки, ставь блоки. Так ить нет! Встанет как столб, и ждет.
Я закинул руку Марси себе на плечи и поднял его. Таким тандемом мы и вышли из столовки. Как только двери за нами закрылись, Марся тут же поинтересовался:
— Как ты считаешь, все, что напел нам дядя Сережа, — это правда?
— Так ты, хитрая татарская морда, не спал?!
— Уснешь тут! У меня ноги болят, как будто по ним битами били. Так что скажешь?
— Думается мне, друг мой колченогий, что все, что нам наплел добрый дядя Сережа, — это часть экзамена, в который нас втравил Зимин.
— А цель какая?
— Простая, — охотно пояснил я. — Не знаю, как ты, но я этого Черепа уже не люблю, а кое в чем и опасаюсь. И опасаюсь благодаря доброму повару. То есть к Черепу на растерзание я попаду не только вымотанным умственно и физически, но и с «играющим очком», что Черепу, психиатру, гипнотизеру и чернокнижнику, на руку! Мы уже будем эмоционально расшатаны.
— Чернокнижнику? — встрепенулся Марся.
— Не грузись, это я для антуража добавил.
— А почему ты думаешь, что повар в сговоре?
— Мы с тобой не в ПТУ поступаем на сантехников. Мы в армии, мать ее, война идет, ее мать, и готовят нас к переводу из обычной офицерской разведшколы в какую-то супер-гипер-пупер-сверхсекретную. Как ты думаешь, персонал тут сильно болтливый? А если бы и был таковым, то долго бы он тут продержался? Дядя Сережа, по сути, ничего секретного нам не рассказал, а вот соответствующий настрой задал. Ты как?
— Ноги вообще отваливаются.
— А башка?
— Чему там болеть, — усмехнулся он, — там же кость.
— Ладно, костлявый, давай двигаться к кроватям, а завтра, чует мое сердце, потащу я тебя утречком в лазарет. Говорил же идиоту: ставь блоки!
— Ой, Санек, не выноси мне мозг, он и так болит.
В спальне нашей учебной группы не спал никто. Ждали нас. К такому выводу я пришел, когда мы туда вползли (по-другому не назовешь). Все разговоры моментально стихли.
— Привет честной компании, — поприветствовал я присутствующих.
— Как вы? — спросил старшина группы, чернявый здоровяк Вова.
— Мужики, без обид, но расскажу кратко. Нас Чен с Иванычем так отмудохали, что не представляю, как завтра вставать будем.
— Да, — посочувствовал Вова, — обработали вас качественно. И еще. Приказано вам передать, что сразу после завтрака вы должны явиться на кафедру к Пивеню. Ну, рассказывай.
Я положил Марсю на кровать, разделся, залез на второй ярус и начал:
— Проверку по рукопашке мы прошли. Так, по крайней мере, сказали и Чен, и Иваныч. Для тех, кто не знает: Чен — каратист, Иваныч — борец. При этом Иваныч хорошо владеет и вольной, и дзюдо, и самбо. Месили они нас в защите, но приятного все равно мало. Завтра нас тестируют по теории, а послезавтра из нас будет душу вынимать Череп. Местный психиатр. Говорят, жуткий человек.
— И что вы будете делать? — спросил Вова.
— Спать, Вова. Мы будем спать.
Утро началось с ругани Марси. Как и вчера, он в три этажа крыл Чена.
— Ты ходить можешь? — Я свесился с кровати и посмотрел вниз на сидящего Марселя.
— Нет, — хмуро выдал он, рассматривая свои распухшие, посиневшие ноги, — но не это самое страшное.
— Развивай мысль.
— Если в течение пяти минут в сортир не попаду — обделаюсь.
— Едрить твою! — Я спустился и стал изучать его ноги. Выше колен не было ни одного живого места — сплошной синяк, что с наружной стороны, что с внутренней.
